Все в нем было тихо, только в одном окне виднелся свет. С замиравшим сердцем раскрыл он наружную дверь (на ней остался след окровавленных пальцев, и по песку дороги чернели капли крови) — и перешел первую темную комнату… и остановился на пороге, пораженный изумлением.

Посреди комнаты, на персидском ковре, с парчовой подушкой под головою, покрытый широкой красной шалью с черными, разводами, лежал, прямо вытянув все члены, Муций. Лицо его, желтое, как воск, с закрытыми глазами, с посинелыми веками было обращено к потолку, не было заметно дыхания: он казался мертвецом. У ног его, тоже закутанный в красную шаль, стоял на коленях малаец. Он держал в левой руке ветку неведомого растения, похожего на папоротник, — и, наклонившись слегка наперед, неотвратно глядел на своего господина. Небольшой факел, воткнутый в пол, горел зеленоватым огнем и один освещал комнату. Пламя не колебалось и не дымилось. Малаец не пошевельнулся при входе Фабия, только вскинул на него глаза и опять устремил их на Муция. От времени до времени он приподнимал и опускал ветку, потрясал ею в воздухе — и немые его губы медленно раскрывались и двигались, как бы произнося беззвучные слова. Между малайцем и Муциём лежал на полу кинжал, которым Фабий поразил своего друга; малаец раз ударил той веткой по окровавленному лезвию. Прошла минута… другая. Фабий приблизился к малайцу и, нагнувшись к нему, промолвил вполголоса: «Умер?» Малаец наклонил голову сверху вниз и, высвободив из-под шали свою правую руку, указал повелительно на дверь. Фабий хотел было повторить свой вопрос, но повелевающая рука возобновила свое движение и Фабий вышел вон, негодуя и дивясь, но повинуясь.

Он нашел Валерию, спавшую по-прежнему, с еще более успокоенным лицом. Он не разделся, присел под окном, подперся рукою — и снова погрузился в думу. Поднявшееся солнце застало его на том же самом месте. Валерия не просыпалась.

XI

Фабий хотел дождаться ее пробуждения и уехать в Феррару, как вдруг кто-то легонько постучал в дверь спальни. Фабий вышел и увидел перед собою своего старого дворецкого Антонио.

— Сеньор, — начал старик, — малаец нам сейчас объявил, что сеньор Муций занемог и желает перебраться со всеми своими пожитками в город, а потому просит вас, чтобы вы дали ему в помощь людей для укладки вещей, а к обеду прислали бы вьючных и верховых лошадей да несколько провожатых. Вы позволяете?

— Малаец тебе объявил это? — опросил Фабий. — Каким образом? Ведь он немой.

— Вот, сеньор, бумага, на которой он это все написал на нашем языке, очень правильно.

— И Муций, ты говоришь, болен?

— Да, очень болен — и видеть его нельзя.

— За врачом не посылали?

— Нет. Малаец не позволил.

— И это написал тебе малаец?

— Да, он.

Фабий помолчал.

— Ну, что ж, распорядись, — промолвил он наконец.

Антонио удалился.

Фабий с недоумением посмотрел вслед своему слуге. «Стало быть, не убит?» — подумалось ему… и он не знал, радоваться или сожалеть. Болен? Но несколько часов тому назад ведь мертвеца же он видел.

Фабий вернулся к Валерии. Она проснулась и приподняла голову. Супруги обменялись долгим, значительным взглядом.

«Его уже нет?» — промолвила вдруг Валерия, Фабий вздрогнул. «Как… нет? Ты разве… Он уехал?» — продолжала она. Фабию отлегло от сердца. «Нет еще; но он уезжает сегодня». — «И я его больше никогда, никогда не увижу?» — «Никогда». «И те сны не повторятся?» — «Нет». Валерия опять радостно вздохнула; блаженная улыбка появилась опять на ее губах.