— Я Филиппа де Бошам, дочь лорда Генри де Бошама.

— Ведьма, лживая старуха! — крикнул Эдмунд.

— Вовсе нет! — разъярилась Филиппа. — Возможно, сейчас я действительно похожа Бог знает на кого, но никакая я не ведьма!

Дайнуолд рассмеялся:

— Говоришь, Филиппа де Бошам? С моей точки зрения, тебя вообще трудно назвать женщиной, к тому же ты настолько непривлекательна, что даже мои собаки отвернутся! И кроме того, ты, кажется, испачкала принадлежащую мне шерсть.

— Не связывайся с ней, пап! Она тебя проклянет!

— Твоя шерсть? Ха! Эта шерсть принадлежит моему отцу, и тебе это прекрасно известно. Ты самый обычный вор. Что же касается этого крикливого глупого мальчишки, то меня так и подмывает его проклясть.

Эдмунд завизжал, и Дайнуолд снова расхохотался. Его люди посмотрели на него, посмотрели на существо из повозки и тоже начали смеяться. Филиппа заметила, что даже стоящий неподалеку урод сгибается от хохота. Девушка сожалела о своей правдивости. Если бы она сказала, что живет в соседней деревне, ее бы отпустили домой, но нет, она, как последняя дура, не стала лгать. Разве можно ожидать хороших манер от мужчины, который украл две повозки шерсти? Да ни за что на свете! Филиппа вздернула подбородок:

— Я Филиппа де Бошам! И я требую к себе уважения.

В тот момент, когда девушка открыла рот, Дайнуолд сообразил, что она явно не сбежавшая служанка или крестьянка из деревушки рядом с Сент-Эртом. Она говорила как истинная леди — высокомерно, громко и противно, так могла бы кричать королева, если б ее застали с поднятыми юбками в уборной. Но почему, черт побери, эта проклятая девица пряталась в шерсти и от нее воняет, как от кучи навоза?

Я, конечно, давно подозревал, что лорд Генри — красноносый обжора, который от жадности так плохо кормит своих лошадей, что они едва переставляют копыта, но даже он не мог быть наказан такой дочерью. Спускайся вниз!

Дайнуолд молча наблюдал, как девушка, слегка покачнувшись, выпрямилась, восстановила равновесие, а затем медленно слезла на землю. Она была очень высокой, и его слуги боязливо попятились, особенно те, кто оказался с наветренной стороны. От ее вида и запаха кровь стыла в жилах. Даже Филбо шарахнулся в сторону, и Дайнуолд еле его удержал:

— Не двигайся!

Он спешился, передал поводья начальнику стражи Элдвину и пошел к колодцу. Наполнив ведро, он вернулся к повозке и, ни слова не говоря, окатил девушку с головы до ног. Она вздрогнула, вскрикнула и дернулась, срывая с себя остатки шерсти, и Дайнуолд смог наконец рассмотреть ее лицо. Оно не было уродливым — просто грязным.

— Еще воды!

— Вода без мыла не поможет, — вмешалась Филиппа, хватая ртом воздух. Благодаря этому человеку она теперь могла дышать, не опасаясь, что ее вырвет. Девушка провела языком по губам, слизывая капельки воды.

— Наверное, не стоит снимать с тебя одежду здесь, во внутреннем дворе. То есть я, конечно, могу это сделать, но так как ты объявила себя леди, то, без сомнения, начнешь визжать, что посягнули на твою добродетель.

Шутку сопровождал взрыв хохота, но Филиппа заставила себя сдержаться.

— Не могла бы я получить мыло и спрятаться вон за то здание? — предельно вежливым тоном спросила она.

— Не знаю, не знаю. Моя кошка совсем недавно там окотилась, и, боюсь, у нее от испуга скиснет молоко. — Дайнуолд переждал новую волну смешков, затем приказал принести мыло. — Эджберт, отведи ее за кухню, только сначала проверь, нет ли там Элинор с котятами, иначе пусть моется за конюшней.