Дайнуолд стоял рядом с ванной, всего в нескольких шагах от Филиппы. Ей, конечно, и раньше приходилось видеть обнаженных мужчин — как они выглядят, не знают только невинные послушницы в монастырях, — но Дайнуолд был совсем другим! Мускулистый, стройный, волосатый, с длинными крепкими ногами и плоским животом. Филиппа смотрела на него как зачарованная. Заметив, как под ее взглядом увеличивается в размерах его мужское орудие, Филиппа вспыхнула; лицо ее залило румянцем.

По телу вдруг прокатилась жаркая волна. Девушка смутно догадывалась, что с ней происходит, понимала, что теряет контроль над собой, но ей почему-то больше не хотелось себя контролировать… Она поспешно отвернулась.

Дайнуолд рассмеялся и залез в ванну. Он заметил — не мог не заметить — ее любопытный и изучающий взгляд, почувствовал, как растет его собственное возбуждение, увидел ее смущение и интерес. Поведение Филиппы вообще доставляло ему удовольствие — когда она не раздражала его излишней строптивостью и словесными колкостями.

Дайнуолд намылился.

— Ну, девка, а теперь расскажи мне, как идут дела в мастерской. И не вздумай ныть и жаловаться на жару или надоедливую старуху Агнес. Что вы успели сделать?

Филиппа повернулась к нему, радуясь, что стенки ванны мешают такому неприличному занятию, как любование мужским телом, а его волосы, лицо и руки покрыты мыльной пеной, так что она при всем желании не может разглядеть ни сантиметра кожи.

— Без всякого преувеличения могу сказать, что день прошел в сплошных разочарованиях. Я шкуру спущу с твоего Принка, если только лихорадка первой не сведет его в могилу! Но, как бы там ни было, у нас уже есть ткань. Думаю, надо сшить из нее тунику для Эдмунда, а то он выглядит как ребенок виллана.

Дайнуолд открыл глаза, и их немедленно защипало от мыла. Он выругался и с головой окунулся в воду, затем ополоснул лицо и повернулся к Филиппе:

— Нет! Мы же договорились, что первая туника будет твоей. Что за глупая девчонка! Я человек слова; хоть ты, женщина, и не понимаешь, что такое честь, советую тебе помалкивать. Терпеть не могу мучеников, так что не надо красивых жестов. Кроме того, ты, очевидно, просто не видела детей вилланов: у них вообще нет одежды.

— Тебе в глаза попало мыло, и ты выплеснул на меня свой гнев! Тиран! Ослиная голова!

— Недурные выражения для юной девы. Может быть, мне помочь тебе и поучить новым ругательствам — более злобным и менее приличным?

Филиппа вскочила на ноги, и Дайнуолд догадался, что она задумала.

— Не стоит, Филиппа, — произнес он как можно спокойнее. — Оставь ключ там, где он лежит. Опять ты действуешь не подумав. Снаружи стоит Танкрид, и даже если тебе удастся обмануть его и ударить чем-нибудь по голове, неподалеку находятся другие слуги. Сядь и расскажи мне, что вы собираетесь делать завтра. Если тебе очень хочется, можешь даже при этом хныкать и ныть.

Филиппа села на кровать и положила руки на колени. Дайнуолд продолжал мыться. Она посмотрела на сброшенную им тунику, ту самую, в кармане которой лежал ключ, и грустно вздохнула: Дайнуолд прав.

— Завтра мы начнем красить ткань. — Он одобрительно кивнул.

— Если твои люди умеют это делать, то уже на следующий день материя будет готова к раскрою.

Дайнуолд мыл живот. Филиппа знала, что это живот — или даже немного ниже, — и не отрывала глаз от ванны, просто не могла оторвать. Она думала о том, что почувствует, когда коснется его тела, проведет по нему рукой….

В этот момент Дайнуолд поднял голову и улыбнулся:

— Я прикажу принести тебе свежей воды, эта слишком грязная.

— А ты? Останешься здесь и будешь смотреть на меня?

Дайнуолд решил, что, если он скажет «да», Филиппа попросту откажется мыться, и покачал головой:

— Нет, я уйду.