|
Не Толстой с Гаррисоном, конечно же. Мне была интересна литература иного рода. Благо в нашей библиотеке имелось аж семь толстенных справочников, из которых я питал особую привязанность к трем: два тома за авторством некоего Бейкера У. с очаровательно сухим названием «Взрывные явления. Оценка и последствия»; энциклопедия «Ножи» Фейри, от которой не мог оторваться целые сутки, пока Валет не вырвал ее из обессилевших от голода рук; и, конечно же, «Большой анатомический атлас» под редакцией академика Воробьева. С последним фолиантом я крепко подружился. Названия суставов, костей, сухожилий, внутренних органов, мышц, вен и артерий удивительно легко впитывались чистым еще мозгом, словно губкой. Я глотал страницу за страницей, пожирал глазами рисунки освобожденных от кожи тел в самых невероятных разрезах и ракурсах. Учитывая, что на момент знакомства с академиком Воробьевым мне было около шести лет, выглядел сей факт несколько странно. И это смущало окружающих. Еще больше их смущал пристальный взгляд, когда после изучения очередной главы я пытался разглядеть на шее спящего товарища пульсацию наружной яремной вены. А уж о попытках что-либо прощупать и говорить не стоит. Сейчас я это понимаю, а тогда недовольство домочадцев вызывало искреннее удивление. «Неужели, – думал я, – читать всякую хрень про звездолеты и пиратов интереснее, чем это?!» Да еще в столь «преклонном» возрасте. Ведь Крикуну с Репой было уже по восемь, а Фара так и вообще считался взрослым мужиком о девяти годах.Уживаться под одной крышей – для четырех пацанов разных возрастов и характеров дело непростое, но у нас получалось. По крайней мере, до поножовщины ни разу не доходило. Во многом благодаря Фаре. Не по годам физически развитый и спокойный, как бульдозер, он был неизменным гарантом порядка на вверенной территории, когда Валет отсутствовал, а случалось такое регулярно и подолгу. Прозвище свое Фара получил за незрячий левый глаз, полностью белый, с недоразвитым крохотным зрачком. Своими шестипалыми ручищами малолетний мордоворот легко растаскивал буянов и выписывал зуботычины в профилактических целях. Иногда и мне перепадало, если не успевал увернуться. Поначалу Фаре удавалось пускать в цель две затрещины из десяти. Каждодневная практика вскоре помогла мне свести процент попаданий к нулю. На реакцию я никогда не жаловался. Чаще всего разнимать приходилось Репу с Крикуном. Будучи одного возраста, эти двое постоянно собачились, пытаясь оспорить или отстоять лидерство в своей весовой категории. Репа был пониже ростом, поплотнее и обладал черепом странной формы, очень напоминающим одноименный корнеплод. Лоб у него выпирал наружу и, казалось, располагался не только спереди, но по всему периметру головы. Сверху же черепушка была приплюснута и этим, несомненно, провоцировала рослого сухощавого товарища треснуть по ней кулаком при любом удобном случае. Сей акт вандализма обычно сопровождался злобным шипением Репы и резким, похожим на карканье возгласом Крикуна, обозначающим искреннюю радость. У парня наблюдались серьезные проблемы с носоглоткой и голосовыми связками, из-за чего каждое произносимое им слово превращалось в набор скрежетов и вскриков. Никто, кроме домашних, этого «собачьего» языка не понимал, да и мы не всегда догадывались с первого раза. Только Репа овладел им в совершенстве, до такой степени, что мог на лету переводить с человеческого на «собачий» даже трехэтажный мат, чем и занимался постоянно, огребая в ответ кулаком по плоской башке. |
