— Не говори мне про эти три года! — бросила она. Ее глаза пылали голубым огнем. — Я прошла через них без тебя, заново научилась ходить, научилась петь, снова научилась жить!

Она тяжело дышала, ненавидя собственную, физическую слабость.

Если бы она не потеряла равновесие! Но это время от времени будет повторяться, сказал врач. Мэгги и так достигла намного большего, чем можно было ожидать. Чем ожидал Адам! Жену-калеку он определенно никогда не представлял или, точнее, не желал знать. Итак, сейчас она не калека, не инвалид, и она ни за что не позволит этому человеку калечить ее душу.

Он зажмурился словно от боли.

— Не пора ли простить?..

— И забыть? — презрительно закончила она. — Я не желаю забывать, Адам! Ни то, кем ты был тогда, ни то, кто ты сейчас.

— Ты не знаешь, кто я сейчас, Магдалина... — Его голос был полон нежности. — Я тоже страдал эти три года...

— Совесть заела? — парировала она, бросая на него испепеляющий взгляд. — Не жди от меня прощения, Адам! Ты не получишь его. — Она не простит. Не простит после всего, что она потеряла, что этот мужчина забрал у нее. Никогда не простит его распутство. Нет ему прощения!

Серые глаза его потемнели.

—Ты никогда не была злой, Магдали...

— Не пытайся свалить вину на меня, Адам! — засмеялась Мэгги. — Ты всегда был мастер выворачивать все наизнанку, и виноват оказывался кто угодно, только не ты. Но на этот раз улики слишком весомы, Адам. И окончательны.

Он отпрянул словно от удара, лицо его было мрачно.

— Я тоже кое-что потерял, Магдалина. Что ты, похоже, для удобства забыла.

Слезы навернулись на ее глаза — слезы, которые она постаралась сморгнуть.

— Как и ты забыл свою клятву перед алтарем. Итак...

— Я не забыл клятву, Магдалина, — прохрипел он.

— Значит, подменил ее. Результат тот же. Ты...

— Мэгги, Тед, сколько же вас ждать к... — Мать оборвала свое добродушное ворчание, едва выглянув из-за угла дома и заметив двоих в саду. Лицо ее внезапно окаменело. — Я услышала голоса... Думала, отец опять обнаружил, что ты выдернула цветы и оставила сорняки...

Она рассеянно повторила старый шутливый спор между отцом и дочерью.

Мэгги начала помогать отцу в саду еще маленькой девочкой, но, когда в восемь лет впервые взялась полоть цветы, выдернула все взлелеянные им растения и оставила сорняки. Это служило бесконечной темой для ворчания папы.

— Адам!

— Мария, — галантно произнес он. — Прекрасно выглядите...

Ее мать действительно выглядела прекрасно. Она обладала той красотой, которая, похоже, только совершенствуется с годами. Сейчас, однако, не было ее милой улыбки, она окаменела при виде бывшего зятя.

— Не понимаю, зачем ты здесь, Адам, хотя по телефонному разговору пару недель назад, могла бы догадаться! — проговорила она, не давая ему вставить слово. — Но зачем бы ты ни приехал, прошу покинуть нас! Ты явно раздражаешь Мэгги. — Она значительно взглянула на яркие пятна гнева на щеках дочери. — И, насколько мне известно, Тед не будет в восторге увидеть тебя. Он приболел недавно...

— Я очень сожалею, — приятным голосом подхватил Адам. — Надеюсь, ничего серьезного?

— Просто стресс и перегрузка, обычные для семейного врача, — бодро произнесла Мэгги. — Но мы не хотим его тревожить.

Ее собственное, пошатнувшееся здоровье, создавшее огромную нагрузку для родителей, отнюдь не прибавило им силы. Она — единственный ребенок, и родители переживают ее боль как собственную. Последние три года нелегко дались всем...

— Кажется, я слышу машину отца, Мэгги, — встревоженно произнесла мать, поворачиваясь к дому.