Лицо Тони исказилось от гнева.

— А если так, пошел к черту! — выругался он и яростно бросился на брата.

— Я люблю ее, Тони.

Услышав это горячее признание, Тони внезапно остановился, а у Дженни перехватило дыхание.

— Я хочу жениться на ней.

— Ты… что? — не веря своим ушам, переспросил Тони внезапно севшим голосом.

— Для меня неважно то, что произошло прошлой ночью. Я люблю ее и, если Дженни согласна, женюсь на ней. Самое большое мое желание — взять Дженни в жены. Все остальное неважно, — волнуясь, произнес Роберт.

Дженни не успевала осмысливать его слова. Тони, с выражением крайней растерянности на лице, оглянулся на нее. Роберт тоже смотрел. И тут все сомнения, терзавшие ее сердце, разом исчезли. Его глаза были полны любви, любви и желания, и мучительно искали на ее лице ответ, который ему хотелось услышать.

Словно яркий свет блеснул перед Дженни, и ей стали понятны все его слова. Более того, она вспомнила, как Эдвард Найт тогда, в первый вечер, сказал ей, что единственное прибежище для Роберта, где он испытывает эмоциональную стабильность, —это его собственная семья. Нигде больше с любовью он не встречался, и цинизм, укоренившийся в нем вследствие случайных связей с женщинами, породил в его душе сомнения и неуверенность в том, что он способен ответить на чувства Дженни. Он отступил не столько из-за любви к брату, сколько потому, что сам до конца не верил в свою любовь к Дженни.

Но любовь была и лишь ждала случая, чтобы открыться Дженни. Близость, которая потрясла их обоих в Рождество, не была иллюзией, а безусловное взаимопонимание, которое установилось между ними во время совместной работы, явилось естественным продолжением этой близости. Сдержанность и осторожность Дженни невольно усилили его сомнения, пока она своей песней не обратилась к нему, обнажив всю боль своей невостребованной любви. Тогда он начал понимать, что ошибается.

— Дженни, ты выйдешь за него? — спросил Тони медленно, как будто каждое слово давалось ему с невыносимым трудом.

Дженни повернулась к тому, кто мог быть для нее не больше чем добрым другом. Она знала, что причинит ему боль, но не могла смягчить горечь правды. В порыве сочувствия она секунду колебалась. Роберт шагнул к ней. В его глазах она увидела такую же тоску, от которой сама, считая себя отвергнутой, тяжело страдала в течение этой долгой недели. Она не могла теперь отвергнуть его. Слабые тревожные отзвуки страха и осторожности потонули в требовательном биении сердца. И приняв все как неизбежность и тем самым предрешив свою судьбу, она ответила:

— Да, Тони, я люблю его.

Дженни не успела перевести дух, как Роберт схватил ее и прижал к своей груди. Она услышала, с каким радостным облегчением бьется его сердце. Его руки, как стальные оковы, сомкнулись вокруг нее, словно намереваясь никогда не выпускать ее из объятий. Его горячее прерывистое дыхание вздымало ее волосы, а он снова и снова осыпал ее голову поцелуями, словно в благодарность за то, что она вверяет себя ему.

— Вот черт! — произнес Тони. — Если бы знал, ни за что бы не привез ее сюда.

Безысходность, прозвучавшая в его голосе, вывела Дженни из счастливого оцепенения. Она поняла, что он уходит. Чувство вины побудило ее высвободиться из крепких объятий Роберта.

— Тони! — с тревогой в голосе позвала она его.

Роберт отпустил ее и тоже повернулся к брату. Тони был уже у самой двери. Медленно и неохотно повернулся он к ним.

— Прости меня, — с трудом выдавила из себя Дженни. Она не хотела отпускать его вот так, молча, поскольку слишком хорошо знала, какова горечь потери.

Он великодушно махнул рукой.

— Не волнуйся, Малиновка.