Притыкина. А верно, хороший он… только мало понимает…

Веселкина. Ему некогда понимать, нужно за женой следить…

Дробязгин. Надежда Поликарповна — скромная женщина…

Веселкина. Вы всегда всё знаете! Она только и ждет, как бы влюбиться в кого-нибудь…

Дробязгин. Этого все желают… даже курицы…

Притыкина (вздыхая). Вот уж верно… все желают!

Веселкина. Вы, Пелагея Ивановна, Архипа Фомича любите?

Притыкина. Я-то его очень, да он-то меня не особенно… Ну, что ж делать? Сама виновата: не ходи сорок за двадцать… Вон — голова идет… и сама рожденница с ним… очень милая женщина!

(Идут Богаевская, Редозубов с сыном, Павлин. Дробязгин подтягивается, принимая скромный вид. Гриша делает ему дружеские гримасы, Веселкина смеется, видя это.)

Павлин. Я говорю ей: монастырь — это, девушка, не трудно, а ты вот гнусного родителя твоего возьми и пригрей, — это ноша, это, говорю, крест…

Редозубов. Слышишь, Гришка?

Гриша. Слышу… Ведь я в монастырь не хочу… чего же?

Редозубов. Эх… дурак!

Притыкина. Уж как все хорошо у вас, Татьяна Николаевна! Всего-то много, и все вкусное, все редкое… ох, дорогая вы моя, как это приятно!

Богаевская. Ну, я рада, коли угодила… Жарко вот очень…

Притыкина. А вы лимонаду с коньячком… меня Сергей Николаевич научил лимонад с коньяком пить… освежает!

Редозубов (тоскливо). Татьяна Николаевна! Зачем ты меня позвала? Сидел бы я дома… Вон Павлин говорит — это, говорит, Валтасаров пир…

Богаевская. Оставь детей и уходи, коли не нравится… А Павлин глупости говорит, хоть он и старик…

Редозубов (задумчиво). Заглотал он меня… Что хочет, то и делаю… Это — я?

Богаевская. Зато глупостей меньше делать стал. Давно уж тебя, батюшка, следовало ограничить…

Редозубов. Столбы сломал я… Семь лет за них держался, сколько денег убил по судам…

Павлин. Столбов — жалко. Очень украшали они улицу.

Богаевская. Ну и врешь…

Притыкина. Ездить стеснительно было… а так — ничего! Все-таки каждый видит, каждый спросит, чьи столбы? И знает, что вот в Верхополье городской голова — Редозубов…

Редозубов. Гришка! Чего глаза пялишь на бутылки?

Гриша. Я так, папаша… Больно много их…

Богаевская. Что ты на него орешь? Сам сделал парня дураком, да сам же и сердится…

Редозубов. Ты думаешь, я не вижу, что делается? Эти фармазоны… они варвары, они — нарушители! Они всё опрокидывают, все валится от них…

Богаевская (позевывая). Видно, плохо было построено…

Редозубов. Ты — барыня… тебе ничего не жалко… Вы, баре, чужими руками делали, оттого вам и не жаль… а мы — своим горбом… да…

Богаевская. Да, мы не жадничали… И что нами хорошо было сделано, то, батюшка мой, осталось… А вот умрешь ты, и на месте, где жил, останется только земля испорченная… земля ограбленная.

Редозубов (гневно). Гришка! Иди прочь… Где Катерина? (Идут исправник и Притыкин.) Зови ее домой… иди! Вон — Архип идет… чем он меня лучше? А его наравне со мной ставят… (Идет прочь. Павлин за ним.)

Богаевская. А пожалуй, напрасно я старику-то наговорила… а? Вот… дура…

Притыкина. Ну, дорогая, а он как говорил?

Исправник. Ваш дом — эдем, Татьяна Николаевна, и сами вы — богиня…

Богаевская.