Яков (не глядя на неё). Они преувеличивают… Иван, конечно, не очень… он слишком…

Софья. Нет, будем правдивы. Мы знаем, что газеты не клевещут…

Яков. Ах, Соня… Это, должно быть, страшно трудно — остаться честным, имея пятерых детей…

Софья. Не говори так! Ты сам себе не веришь…

Яков (сконфужен). Всё против человека в нашем обществе, вот что я хотел сказать! Невозможно быть самим собой…

Софья (всё время ходит по комнате, сняла цветы с головы няньки, бросила их в угол). Человека, имеющего пятерых детей, мы знаем лучше газет. Нам известно, что этот человек кутила и развратник; он устроил игорный дом рядом с комнатами, где спали его дети. Какие женщины бывали у него! Он оскорблял свою жену непрерывно десять лет — сколько любовниц имел он! Разве не он развратил Александра? А почему я не умела помешать этому? Он пьяный уронил Любу на пол, сделал её уродом — как я могла допустить? Поздно думать об этом? Поздно, да, я знаю…

Яков (качая головой). Как ты ошиблась однажды…

Софья. Я это знаю… Ты — мягок… да, с тобой было бы спокойнее жить… Ты честный человек. Мне было тридцать пять лет, когда я догадалась об этом, а Любе уж было десять. Десять лет я не думала о тебе… забыла про тебя и вспомнила в год, когда Иван, помещик, дворянин, — пошёл служить в полицию. Ты застрелился бы, но — не пошёл! И вот десять лет пытки и унижений и для меня и для него… Как он быстро развратился, прогнил… Когда в него стреляли — мне стало жалко его, я готова была простить ему всё, что можно… Но он вёл себя так унизительно, трусливо…

(Из столовой идёт доктор Лещ, человек средних лет, с больным жёлтым лицом. Он шагает осторожно, прислушивается, предупредительно кашляет.)

Лещ. Если помешал — приношу извинения! Вам сказала Надя о том, что подозреваемый в покушении заболел?

Софья. А зачем я должна знать это?

Лещ (поучительно). Человек этот не может быть безразличен для вас; странно вы говорите! Вы непосредственно заинтересованы в том, чтобы он понёс должное наказание, — как же иначе? (Считает пульс Якова, глядя в потолок.) Как спали?

Яков. Плохо.

Лещ. А сердце?

Яков. Замирает…

Софья. Он не сознаётся?

Лещ. Нет! Аппетит?

Яков. Плохой. Ванны меня ослабляют…

Лещ. Я это предвидел, разумеется.

Софья. Может быть, действительно не он стрелял?

Лещ. Не знаю. Меня это не касается. Ванны надо продолжать.

Федосья (улыбаясь). Доктор, полечил бы ты меня, а? Полечи-ка! (Тихонько смеётся, точно торжествуя.)

Лещ (солидно). Далее — Александр может получить должность помощника пристава, но это будет стоить пятьсот рублей.

Софья. Надо дать взятку?

Лещ. А как же? Разумеется.

Софья. У нас нет денег.

Лещ. Несомненно. Но я думаю, дядя Яков понимает насущную необходимость всей семьи…

Софья. У него тоже нет денег…

Лещ (пристально глядя на неё). Сенсационно. И — странный тон — как будто эту взятку требую у вас я сам!

Яков (торопливо). Это не совсем верно, Соня, я могу дать пятьсот…

Софья (зятю). Вам кажется, что Александр будет на месте в полиции?

Лещ. Я, как вам известно, человек правдивый, и скажу прямо: полиция — это единственное учреждение, где ваш сын может служить. Я отношусь к нему отрицательно и не скрываю этого даже от него. Разумеется, в нём есть и добрые чувства, но в общем — это анархист, человек, лишённый внутренней дисциплины, существо с расшатанной волей… недоучившийся юнкер…

Софья. Когда вы осуждаете людей, вы говорите охотно, но ужасно длинно.

Лещ (любезно).