Остается предположить, что и с Пушкиным, и с Толстым произошло одно и то же — с малолетства они находились в поле обожествления, обожания, превознесения, крайней романтизации Петра и всей Петровской эпохи. Воспринимали его восторженно не потому, что сами до этого додумались, и не потому, что располагали многими знаниями об эпохе. А как раз именно потому, похоже, что большими знаниями не располагали. Романтически-приподнятое, радостное отношение к Петру меняется по мере узнавания эпохи, по мере изучения документов.

Тут напрашивается вопрос: интересно, а что сказал бы Ломоносов, проживи он подольше и успей начать составлять не только раннюю русскую историю, до 1054 года, а дойди он до эпохи Петра? Если бы Михайло Васильевич стал бы собирать документы петровского времени, систематически писать об этом времени? Может, было бы так же, как с Пушкиным?

Другое дело, что отношение к историческим деятелям 90 процентов людей строят не на основе самостоятельного изучения, а принимая какое-то устоявшееся мнение или внимая пропаганде. А тут сто лет, двести лет почти и не слышно было голосов, кроме восторженных.

И уж конечно, вполне объяснимо, что обожали Петра все экстремисты всех мастей, все радикалы и «революционные демократы». И все тот же Белинский:

«Для меня Петр — моя философия, моя религия, мое откровение во всем, что касается России. Это пример для великих и малых, которые хотят что-либо сделать, быть чем-то полезным».

Не меньше захлебывается Герцен: «Петр, Конвент научили нас шагать семимильными шагами, шагать из первого месяца беременности в девятый».

Здесь характерен не только сам по себе восторг, но и отождествление Императора с революционным французским Конвентом. Пример Петра оказывается не менее важен для «революционера-демократа», «разбуженного декабристами», чем пример французских революционеров, — как интересно! Уже этого примера достаточно, чтобы предположить — видимо, на примере Петра учились и другие любители прыгать «из первого месяца беременности в девятый».

По крайней мере, и Маркс, и Энгельс, и Троцкий, и Вовка Ульянов — все они были величайшими сторонниками Петра, его восторженными поклонниками.

Веками, десятилетиями о Петре Великом, Петре I, говорилось исключительно самыми торжественными словами: великий реформатор! Великий человек! Великий просветитель! Отец народа! Создатель Империи!

«Великий муж созрел уже в юноше и мощною рукою схватил кормило государства», — вещал Н.М. Карамзин .

«…Богатырь физически и духовно», «невиданный богатырь, которому грузно было от сил, как от тяжелого бремени… ему тесно было в старинном дворце кремлевском, негде расправить плеча богатырского…» — так пишет о нем С.М. Соловьев .

И далее, в таком же эпическом стиле: «Молодой богатырь рвался из дома от матери — поразмять плеча богатырского, спробовать силы-удали молодецкой»; «…герой-преобразователь, основатель нового царства, а лучше сказать, новой империи…»

В этом хоре славословия звучат голоса величайших историков России — В.Н. Татищева, Н.М. Карамзина, Н.М. Соловьева, В.О. Ключевского, Е.В. Тарле, В.В. Мавродина. В этом же хоре — голоса А.С. Пушкина и М.Ю. Лермонтова, А.Н. Толстого и К.Н. Симонова, В.Н. Ге и В.В. Сурикова. Петра возвеличивают всеми возможными литературными и художественными средствами.

Трудно усомниться в истинах, которые несут и возвещают ТАКИЕ имена, ведущие деятели русской культуры прошлого и настоящего.

Даже либеральный петербургский историк Е.В. Анисимов называет Петра «великим реформатором», скрупулезно перечисляя, что он оставил после себя:

«Последний рекрутский набор состоялся в 1874 году, то есть спустя 170 лет после первого (1705).