Иван Тургенев. Петр Петрович Каратаев
— Вот и они ждут здесь более часу-с, — промолвил смотритель, указывая на меня. «Более часу!» — Злодей смеялся надо мной. — Да им, может быть, не так нужно, — отвечал приезжий. — Уж этого-с мы не можем знать-с, — угрюмо сказал смотритель. — Так неужели нельзя никак? Нет лошадей решительно? — Нельзя-с. Ни одной лошади не имеется. — Ну, так велите же мне самовар поставить. Подождем, делать нечего. Приезжий сел на лавку, бросил картуз на стол и провел рукой по волосам. — А вы уж пили чай? — спросил он меня. — Пил. — А еще раз для компании не угодно? Я согласился. Толстый рыжий самовар в четвертый раз появился на столе. Я достал бутылку рому. Я не ошибся, приняв моего собеседника за мелкопоместного дворянина. Звали его Петром Петровичем Каратаевым. Мы разговорились. Не прошло и получаса с его приезда, как уж он с самой добродушной откровенностью рассказывал мне свою жизнь. — Теперь я еду в Москву, — говорил он мне, допивая четвертый стакан, — в деревне мне уж теперь нечего делать. — Отчего же нечего? — Да так-таки — нечего. Хозяйство порасстроилось, мужиков поразорил, признаться; подошли годы плохие: неурожаи, разные, знаете, несчастия… Да, впрочем, — прибавил он, уныло глянув в сторону, — какой я хозяин! — Почему же? — Да нет, — перебил он меня, — такие ли бывают хозяева! Вот видите ли, — продолжал он, скрутив голову набок и прилежно насасывая трубку, — вы, так, глядя на меня, можете подумать, что я и того… а ведь я, должен вам признаться, воспитанье получил средственное; достатков не было. Вы меня извините, я человек откровенный, да и наконец… Он не договорил своей речи и махнул рукой. Я начал уверять его, что он ошибается, что я очень рад нашей встрече и проч., а потом заметил, что для управления именьем, кажется, не нужно слишком сильного образования. — Согласен, — отвечал он, — я с вами согласен. Да все же нужно такое, особенное расположение! Иной мужика дерет как липку, и ничего! а я… Позвольте узнать, вы сами из Питера или из Москвы? — Я из Петербурга. Он пустил ноздрями долгую струю дыма. — А я в Москву еду служить. — Куда же вы намерены определиться? — А не знаю; как там придется. Признаться вам, боюсь я службы: как раз под ответственность попадешь. Жил все в деревне; привык, знаете… да уж делать нечего… нужда! Ох, уж эта мне нужда! — Зато вы будете жить в столице. — В столице… ну, я не знаю, что там в столице хорошего. Посмотрим, может быть, оно и хорошо… А уж лучше деревни, кажется, и быть ничего не может. — Да разве вам уже невозможно более жить в деревне? Он вздохнул. — Невозможно. Она уж теперь почитай что и не моя. — А что? — Да там добрый человек — сосед завелся… вексель… Бедный Петр Петрович провел рукой по лицу, подумал и тряхнул головою. — Ну да уж что!.. Да признаться, — прибавил он после небольшого молчанья, — мне не на кого пенять, сам виноват. Любил покуражиться!.. Люблю, черт возьми, покуражиться! — Вы весело жили в деревне? — спросил я его. — У меня, сударь, — отвечал он с расстановкой и глядя мне прямо в глаза, — было двенадцать смычков гончих, таких гончих, каких, скажу вам, немного. |
