|
– Вот что, Пьемур, я уже насмотрелся на твою нахальную физиономию и развязные манеры. Ступай ка вон! – Слушаюсь, учитель, – бодро ответил Пьемур и, повернувшись на каблуках, вприпрыжку зашагал к двери. Выходя, он на миг замешкался, чтобы ободряюще помахать Менолли рукой, а потом помчался вниз по лестнице. – Негодник! – с притворной свирепостью рявкнул мастер, сделав девочке знак сесть на табурет. – Мне стало известно, Менолли, что Петирон провел последние годы своей жизни в вашем холде, где исполнял обязанности арфиста. Девочка кивнула – ей стало как то спокойнее от того, что мастер неожиданно обратился к ней по имени. – И он учил тебя играть и разбираться в теории музыки? Менолли снова кивнула. – Что мастер Домис и мастер Моршал и проверили сегодня. – Девочку внезапно насторожила легкая насмешка в его тоне, и она уже более внимательно смотрела, как он покачивает тяжелой головой, думая о чем то своем. – А теперь скажи, потрудился ли Петирон, – его густой бас вдруг грозно зарокотал, так что Менолли на миг показалось, что она неверно оценила этого человека и он, как и ехидный Домис и брюзга Моршал, заранее настроен против нее, – …вернее, отважился ли он научить тебя пользоваться голосом? – Нет, мой господин. По крайней мере, я так не думаю. Мы… мы просто пели вместе. – То то! – Огромная ладонь мастера Шоганара с такой силой обрушилась на письменный стал, что песок взметнулся столбом. – Вы просто пели вместе. Так же, как ты пела вместе со своими файрами? Ее питомцы вопросительно чирикнули. – Молчать! – рявкнул он, снова грохнув ладонью по столу. Менолли мимолетно удивилась: несмотря на то, что поведение мастера Шоганара испугало ее, файры прижали крылья и затихли. – Ну так что? – Вы хотите знать, пела ли я с ними? Да, пела. – Так же, как раньше пела с Петироном? – Да, пожалуй, – только раньше мелодию вел Петирон, а я подпевала, а теперь они подпевают мне. – Это не совсем то, что я имел в виду. А теперь я хочу, чтобы ты спела для меня. – А что петь, мой господин? – спросила она, потянувшись за висевшей за плечом гитарой. – Нет нет, – он нетерпеливо замахал руками, – только без этой штуки. Я хочу слышать пение, а не концертный номер. Для меня важен голос, а не то, как ты скрываешь несовершенство вокала мелодичными аккордами и затейливой гармонией… Ведь именно голосом мы общаемся друг с другом, голос произносит слова, которыми мы хотим произвести впечатление на окружающих, голос вызывает эмоциональный отклик: слезы, смех, раздумья. Голос – вот самый важный, самый сложный, самый удивительный из инструментов. И если ты не умеешь пользоваться голосом правильно и с толком, то лучше тебе вернуться в свой захолустный холд. Менолли так зачаровало богатство и разнообразие его интонаций, что она даже не обратила внимание на смысл сказанного. – Ну? – требовательно спросил он. Менолли заморгала и судорожно вздохнула, запоздало поняв, что он ждет ее пения. – Да не так! Вот дуреха! Дышать нужно вот отсюда, – он положил растопыренную ладонь на бочкообразный живот, там где полагалось быть диафрагме, и нажал, так что давление ясно ощущалось в выходившем изо рта голосе. – Вдыхаешь через нос, вот так… – Он вдохнул, но его массивная грудь почти не шевельнулась. – Воздух идет через дыхательное горло, – продолжал он на той же ноте, – и в живот, – голос понизился сразу на целую октаву. – Правильно дышать – значит дышать животом! Менолли набрала воздуха, как ей было показано, и снова выдохнула: она по прежнему не знала, что петь. – Клянусь холдом, который нас защищает, – он воздел глаза и руки, как будто искал утешения у бесплотного воздуха, – эта девица сведет меня с ума… Пой же, Менолли, пой! Менолли с радостью спела бы, но перед тем, как начать ей хотелось столько сказать, а если нельзя, то хотя бы подумать, что же лучше спеть. |
