Будто на облако пописал. Я нарочно терплю подольше, чтоб побольше пузырьков вышло. Пока я не схожу в туалет, никому нельзя смывать химию. Я воображаю, будто я сам Господь Бог и передо мной любимое облако. Я видел облака сверху, когда мы летели в самолете. Мы поднялись выше них. И знаешь, что там? Небо, одно бесконечное небо, и ничего больше. Чесслово. А рай где-то дальше.
Мама:
— Ты не увидишь рай, пока не пришел твой срок. Бог прячет его за небом до поры.
Я:
— Но он все равно где-то здесь, да?
Мама:
— Ну конечно!
А классно было бы увидеть рай, посмотреть, что поделывает дедушка Соломон.
Я:
— Спорим, он играет в камень и ножницы с самим Иисусом.
Лидия:
— Ага. И мухлюет.
Я:
— Еще чего! На что ему мухлевать?
Лидия:
— Мозг включи!
Дедушка Соломон уверял, что ножницы всегда возьмут верх над камнем, только надо запастись терпением, кромсать и кромсать. В один прекрасный миг камень не выдержит и развалится. А у тех, кто говорит, что камень сильнее, просто терпения не хватает. Вот и все, что я помню из его слов, дедушка умер, когда я еще был маленький. И в этих словах правда. Мухлюет он! А Лидия — дура.
Когда мы в Каире пересели на рейс в Англию, Лидия всю дорогу боялась, что наш самолет вот-вот упадет. Места у нас были прямо у крыла. Чуть привстанешь — и видно, как крыло все трясется. И совсем не страшно. Если самолет разобьется, возле крыла безопаснее всего, здесь он самый прочный. Так папа сказал. А тряска — явление нормальное.
Я:
— Гляди, гляди, как дрожит! Сейчас отвалится!
Лидия:
— Хватит!
Мама:
— Харрисон! Немедля перестань молоть языком и пристегнись!
Крушения так и не случилось. Даже ерундовского. А здорово было бы.
Возвращаюсь из школы, а у дома полно полицейских. На двух машинах приехали, рыщут по кустам, перетряхивают урны, будто потеряли что. И тетка среди них. Только одета, как дядька. Трехнуться можно. В форме полицейской, штанах, все как полагается. Детей расспрашивает и, пока не ответишь, домой не пропустит. Круто. А вообще женщина-полицейский — это клево. Хоть поговорит с тобой вежливо, а не сразу по башке.
Гопник:
— А можно наручники посмотреть? Я себя плохо вел, наденьте мне колечки…
Женщина-полицейский:
— Гляди!
Она все приставала к нам насчет мертвого пацана. Где он был в тот день, и не цеплялся ли кто к нему, и не бросилось ли нам в глаза что-нибудь странное. Нет, говорим. Ничего не видели, ничего не знаем. И рады бы помочь, да нечем.
Дин:
— А зацепки у вас есть?
Я:
— На свитере, что ли?
Дин:
— На преступников, чучело.
Женщина-полицейский:
— Мы над этим работаем.
Дин:
— Узнаем что-нибудь, сразу эсэмэску кинем. Давайте номер.
Женщина-полицейский:
— Ну ты, парень, нахал.
Полицейские потолклись-потолклись и свалили. Харви кидался на боковое зеркало на полицейской машине, откусить хотел. З-Омби его нарочно науськал. А Убейца с Шиззи помогали, дразнили пса. Пока кто-то из копов не брызнул ядом из баллончика в морду собаке. Людей-то он только ослепляет, зато собак убивает в пять секунд.
Я:
— А я знаю, где убили пацана, там все в крови.
Дин:
— Вот бы посмотреть.
Лидия:
— Да ни за что!
Я:
— Не придуривайся. Тебе тоже хочется. Представляешь, целая река крови, хоть ныряй.
Лидия:
— Вот только не гони. Мозг включи. |