Пигля: Теплая комнатка, да? У Пигли пушистая кофточка с молнией. [Чтобы продемонстрировать ее, она потянула застежку-молнию и при этом ударилась локтем о дверь. Удар был несильный, она сочла его скорее забавным.]

Пигля взяла кораблики разных цветов и про белый сказала, что он розовый. Она попыталась поставить кораблики вверх ногами, но из этого ничего не получалось (неопределенная игра). В этот момент я сказал: "Почему ты меня любишь?" И она ответила: "Потому, что ты рассказываешь мне о бабаке". У меня был с ней разговор на эту тему, потому что я неправильно произнес это слово, и было ясно, что я его как следует не понимаю. Я хотел, чтобы она помогла мне разобраться.

Пигля: Есть черная мама.

Мы попытались разобраться, сердится ли черная мама или нет. Девочка возила автомобильчик взад и вперед. Я в это время вспомнил о том, что черная мама злилась на Габриелу, потому что Габриела злилась на маму за то, что у той появился новый ребенок. А потом оказалось, что мама черная. Все это было довольно смутно. Она играла с игрушками сама по себе, распределяя автомобильчики мне и себе.

Пигля: Мне эти туфли малы; сниму я их.

Я немного помог. Разговор был о том, что ноги растут.

Пигля: Я расту, буду большая-большая (и она продолжала:) пи-пи-пи [и т.д., говоря сама с собой]. Тут красивая леди ждет автомобиль, милая леди приедет за детьми. Черная мама капризная.

Она поискала паровозик и сунула его куда-то. Говорила о большом и малышкином.

Пигля: Будем собираться и все убирать? [тревога] Это сюда.

Она выбросила в мусорную корзинку водяную лилию. (Эта водяная лилия, сделанная кем-то из бумаги, перешла в этот сеанс из прошлого). Она прибрала все игрушки. Явной тревожности не было; она взяла свои туфли и пошла по коридору к папе в приемную.

Пигля: Я хочу ехать. Пожалуйста, отпусти меня.

И так далее. Я отметил значительный личностный рост с соответствующими проявлениями и впервые что-то такое, что можно назвать выдержкой. Я бы сказал, что она была довольна. Пришла попрощаться. Папа пытался уговорить ее остаться: "Нет, еще нельзя уезжать".

Пигля: Хочу ехать.

Я усадил папу на стул в другой половине комнаты, и она взобралась к нему на колени. Возобновилась игра, в которой она была ребенком, рождавшимся от папы, между ног. Так повторялось много раз. Отцу это стоило большого физического напряжения, но он терпел, машинально выполняя именно то, что от него требовали. Я сказал ей: важно, что отец с ней, когда ей страшно оставаться один на один с Винникоттом, если ей хочется поиграть с ним в нечто подобное, используя мужчину в качестве мамы, из которой можно родиться. Большую роль во всем этом сыграли папины ботинки, причем возник конфликт из-за того, снимать ему их или надевать. Вскоре они были на полу, и она прильнула к отцу, а я говорил: "Я не знаю о бабаках".

Пигля в этот момент очень позитивно относилась к отцу, вставала на колени и сосала большой палец на его руке. (На этом этапе я еще не знал, что она сосала его большой палец, пока ехала ко мне в поезде, свернувшись клубком на его коленях). Я сказал, что она напугалась из-за игры, в которой я стал сердитой Пиглей. Тем временем отец снял пальто и готов был снять пиджак.

Я: Винникотт — это сердитая Пигля, а Пигля — это ребенок, который рождался от папы вместо мамы. Она боялась меня, потому что знала, как я, должно быть, буду сердиться, а новый ребенок сосал большой папин палец [т.е. мамину грудь].

Пигля взглянула на меня как-то по-особенному, и я сказал: "Я стал черным?" Она долго думала, потом покачала головой и ответила: "Нет".