– Смерть? – обрадовался мальчик из Амазонии.

– Да нет же… Пойдем, я покажу… – она призывно махнула рукой, и все поднялись следом, только парень-мангуст так и остался стоять на коленях с опущенной головой. И Мара поняла, что придется импровизировать. Поморщившись и подавив приступ брезгливости, лизнула указательный палец. Для того, чтобы принять облик другого человека, ей требовалась его частичка. Кровь, слюна, волос – что угодно.

Сам по себе дар иноликих не был чем-то удивительным для перевертышей. Как по учебнику: родился в летнее солнцестояние – превращаешься в животных. В зимнее – умеешь принимать облик других людей. Но совместить оба дара… До Мары таких случаев не было. Возможно, потому, что до ее отца никто не проводил генетических экспериментов. А до ее матери никто не крал чужие замороженные эмбрионы и не подсаживал себе, чтобы родить в неположенное время. Так или иначе, теперь Тамара Корсакофф-Нанук-Эдлунд, как гласили ее новые документы, была единственным универсальным перевертышем. И именно поэтому привлекала к себе столько внимания, – как бы ей это ни претило.

Однако сейчас был тот редкий случай, когда внимание просто необходимо. Выждав немного времени, под заинтересованными взглядами новичков Мара опустилась на колени рядом с Мбари и, взяв его за подбородок, заставила смотреть себе в глаза. Сосредоточилась, подобралась… Зимние превращения давались ей не то, чтобы с трудом. Скорее, были неприятны. Высасывали силы, вызывали слабость, ломоту и головную боль. Но отчего-то она чувствовала, что поступает правильно. Именно здесь и сейчас.

По телу прокатился озноб, в горле встал ком и Мару тряхнуло. Трансформация остановилась. И по реакции Мбари девушка поняла: он сейчас видит самого себя. Украдкой взглянула на руки – черные, словно высеченные из оникса, пальцы. Ребята затаили дыхание, эфиоп смотрел на нее со смесью ужаса и восхищения.

Она давно не тренировалась. С тех пор, как уволили профессора Смеартона, который вел трансформации у зимних, занятия то и дело переносили. Мара особо не расстраивалась – уж она-то могла учиться и с летними. Теперь же отчетливо осознала, что потеряла форму. Голова пошла кругом, в носу засвербило – первый признак, что скоро пойдет кровь. Надо было успеть, чтобы не упасть в грязь лицом перед новичками.

– Мбари, – сказала она чужим голосом. – Ты – это я. Я – это ты. Смерти нет. Мы – вместе. Ты, я, солнце. Пойдем.

На сей раз он послушался. Встал, как завороженный, на лице мелькнуло подобие улыбки, и Мара протянула ему куртку. В следующую секунду мир пошатнулся, и девушка с трудом удержалась на ногах. Срочно вернула облик и присела на бревно, чтобы прийти в себя.

– Я всегда знала, что ты дикая, Корсакофф. Но это – нечто, – раздался из темноты насмешливый голос, и Мара подняла голову: ну, конечно. Сара Уортингтон. Английская Барби, дочка сэра Чальза. Аристократа и чиновника из Верховного совета солнцерожденных. И с любимым смартфоном в руках, кто бы сомневался.

– Иди, куда шла, Сара, – вяло отозвалась Мара. На больший отпор у нее сейчас не было ни сил, ни фантазии.

– Это будет бомба! – пропела Уортингтон и потрясла блестящим гаджетом. – Я покажу нашим.

– Как думаешь, тебе пойдут царапины от моего орла? – выдохнула Мара, сжимая кулаки. – Через все лицо, скажем.

– И даже тогда ты останешься здесь самой страшной, – фыркнула Сара, но на всякий случай сделала шаг назад.

– Завидуешь? Без проблем организую тебе ожоги, – Мара встала с бревна и потянулась к костру.

– Дикая! Ехала бы к своим эскимосам!

Шаг в сторону англичанки – и задиру сдуло. Инстинкт самосохранения никогда не изменял Саре Уортингтон.