Человек, спускавшийся с гостиничных высот, в последний раз обогнул здание и вскоре должен был появиться на площади.

Мысли сбивались в кучу. У киосков перед Госсоветом меня хотели похитить. Спасибо за предупреждение, милая Кони... Или я преувеличиваю собственную значимость? Дело было, конечно, не во мне, а в том типе возле вокзала, которого чуть раньше умыкнули по-настоящему. На него бросили куда более мощные силы, чем на отставного агента Жилина, было даже как-то обидно. А результат? Похитили его или все-таки нет? «Альбатрос» — на дне морском, а жертва? Мой неузнанный друг пользовался популярностью, нельзя не признать... Я разозлился. Мало ли сумасшедших бродит по этому городу, специально существующему, чтобы напоминать всем желающим об иррациональности бытия; разговаривать с каждым серьезно — не хватит ни души, ни простого терпения. С другой стороны, не каждый сумасшедший выживает после атаки из вакуум-арбалета и вдобавок не-горит-не-тонет в подбитом геликоптере. Ясно было одно: я так и не мог вспомнить, кто он такой. Не мог, и все тут. Более того, в полиции меня попросили составить голопортрет этого парня, и я опозорился, как котенок в теплых руках. Ни одного образа, ни единой детали! Меня успокаивали: мол, обычное дело, с этим Странником все всегда не по-людски... Я прекрасно понимал Бэлу. Герой местного масштаба Жилин, стоявший у истоков революции 27 июня, обязан был опознать своего соратника, ибо невозможно представить, чтобы два героя не встречались во время заварушки. И попробуй объясни им, что с интелем по кличке Странник попросту невозможно было встретиться, что сию удивительную личность берегли, как святыню, как главную ценность революции. Само его существование было тайной, в которую сотрудники электро-динамической лаборатории посвятили только высшее руководство Совета. И такие меры предосторожности были оправданы, ведь именно этот гениальный ученый догадался глушить слег с помощью помех, спектральные характеристики которых он же и предложил.

Говорили, что он погиб, когда диверсанты взорвали старый телецентр. Странник, как и я, не был интелем в общепринятом смысле этого слова, и сотрудником Университета он также не являлся, он пришел в организацию со стороны, как раз когда высоколобые умники творили от отчаяния всяческие глупости, оттого и получил свое романтическое прозвище, и вообще, нельзя с уверенностью сказать, кто на самом деле нашел методику нейтрализации слега, ведь она появилась сразу в готовом виде, причем загадочный чужак все делал сам, никого не посвящая в подробности, круглые сутки просиживал в передающем центре Университета, а потом, когда Университет разбомбили, его перебросили в телецентр. И о том, что он погиб, говорили далеко не единожды, он много раз якобы погибал, прямо-таки дурная привычка какая-то... В конце концов, твердо сказал я всем сомневающимся, ваш несчастный культовый писатель не подозревал до сегодняшнего дня даже о том, что Странник русский по национальности! Какие могут быть претензии? Конечно, конечно, покорно кивал головой Бэла. Все правильно, вот только нюансы, Иван, нюансы...

А это что? Я перескочил взглядом на другую колонку газеты и поднял брови. Еще один знакомец? Восторженно комментировался приезд известного шахматиста Измайлова. Этот гроссмейстер так и не смог стать чемпионом мира, зато написал лучший за всю историю шахматный учебник «Транзит Белого Ферзя», и он же, как ни странно, написал издевательский памфлет по следам моих «Двенадцати кругов...», что никоим образом не повлияло на нашу дружбу. Маэстро специализировался на четырехмерных шахматах, честь создания которых почему-то приписали мне (еще когда я учился в Высшей школе космогации), — не это ли его бесило? Что касается моей книги, то честность ее нередко ставилась под сомнение. Но оппоненты мои в большинстве были пешками, двигаемыми злобой, недомыслием или собственным косноязычием; я не обращал на них внимания...

Отлично сказано, как будто специально для моих оппонентов, успел подумать я, прежде чем тень легла на прочитанные страницы.