— Вам подуть?

— Сам, — проворчал Антон. Вслепую забинтовывая кисть, он прогулялся по комнате. Задержался у фотографий на полках. Юная Катя была щуплой и угловатой, наверное, он встречал ее во дворе, просто не приглядывался к соседским детям. Хватало своего дитяти.

— Это твоя мама? — Фото запечатлело строгую женщину в деловом костюме. Антон понял, что тянет время. По карнизу забарабанил ледяной дождь. Ждать такси под козырьком было не самым приятным и желанным времяпрепровождением.

— Моя тетя, — откликнулась Катя. — Я с родителями не живу. Конфликт отцов и детей. Вернее, отчимов и детей.

Знакомо… Папа ушел из семьи, едва Антону исполнилось пять. И вот он сам пошел по отцовским стопам.

— Как ты узнала, что я — Анькин отец?

— Догадалась.

Катя спорхнула с кресла. Поманила жестом, Антон послушно подал ей руку, и Катя мастерски завязала узлами бинт.

— А ты правда меня не помнишь?

От девушки пахло лавандой. В полумраке лучились хитрецой синие глаза.

— А должен?

— Я к вам домой приходила. Сидела с Анькой, когда она маленькой была. Году в пятнадцатом.

— Припоминаю, — соврал Антон.

Катя наклонилась, будто удумала поцеловать его запястье. Прихватила зубами край бинта и оторвала с треском. Похлопала аккуратно по кисти.

— До свадьбы заживет. Ты правда от них к любовнице свалил?

Синь радужек создала эффект пламени. Будто смотришь на горящую конфорку. Смысл вопроса пришел с запозданием.

«Наглая. Раскованная. Упаси бог, Анька вырастет такой».

— Тебе годков-то сколько? — Антон убрал руку.

— Не волнуйся, за меня уже не сажают.

Антон поперхнулся слюной. Он уже дожил до тех лет, когда можно вздыхать скептически: «Не понимаю я эту молодежь!»

Катя попятилась, демонстрируя осиную талию и маленькие холмики грудей под свитером. Антон отвел взор, смущенный спектаклем, который затеяла вертихвостка. Или это не спектакль, а проявление непосредственности?

— Хочешь, паспорт покажу?

Антон надеялся, что в полутьме незаметен румянец на его щеках. Не хватало краснеть перед малолеткой. Но червячок, копошащийся в голове, шепнул: «Ей восемнадцать, и ты погляди на ее фигуру». Этот червячок вымахал, питаясь одиночеством и сексуальным воздержанием. Врали сплетники. Не было никакой любовницы у Антона Сергеевича Рюмина. Он не к бабе ушел из семьи. Сбежал от стыда, что зарабатывает копейки. Гордость всегда сильнее, главнее похоти.

«Что ж ты приперся к ней? — пытал глумливо червячок. — Просто так? Бинтоваться-греться? Кажется, она сумеет тебя согреть. Или не мучайся, такси под дождем карауль».

На пухлых губах Кати блуждала ухмылка. Словно она читала его мысли, потаенные, позорные.

Антон шагнул к макияжному столику, заставленному косметикой. Зеркало в витой раме было заклеено полиэтиленом. Пленка крепилась с помощью скотча.

— И что это за забава такая? — спросил он. — Мы в детстве в контакт играли, в вышибалы, фишки. Девочки — в резинки. А такую игру не помню.

— Повезло вам. — Улыбка завяла.

На экране маршировали карточные солдаты.

— Кого вы там видите? — спросил Антон. — Это ты надоумила Аньку зеркал бояться?

— Да нет. — Катя состроила безразличную мину. — Это традиция русская. Если в доме — покойник, надо занавешивать зеркала. Матвея сегодня домой привезли, так что он там. — Катя подняла взгляд.