– Вот уж не чаял встретить здесь именно тебя, – обнял за плечи старого друга Базиль. – Хотя мог бы догадаться, увидев перстень Бернара де Сен-Валье.

– В здешних краях его следует называть Ратмиром, – подсказал фон Рюстову Лузарш. – Дабы не вводить в смущение хозяев.

– Так и я прибыл не из Ростова, а из Новгорода, – усмехнулся Базиль. – Здесь меня знают как Вузлева Гаста. А Глеба ты, выходит, не признал?

На счет этого красивого рослого молодца с зелеными как весенняя трава глазами мог бы ошибиться любой его прежний знакомый. Глеб Гаст покинул Святую Землю, когда ему не было еще и четырнадцати лет, а сейчас перед Филиппом стоял взрослый человек, непохожий, к слову ни на отца, ни на мать. Для того чтобы обнять его Филиппу пришлось встать на цыпочки, ибо Глеб перерос не только Базиля, но и своего Старшего брата Драгана де Раш-Гийома, с которым Лузарш расстался всего-то полгода назад.

– Значит, Драган жив?! – обрадовался Базиль. – А мы уже лет шесть не имели от него вестей.

– Как здоровье благородных Венцелина и Марьицы? – спохватился Филипп.

– Похоронили обоих два года назад, – вздохнул Базиль. – Сначала отца, потом мать. Да не закроется для них дорога на небеса, ибо земной путь они прошли прямо и с достоинством.

Филипп хоть и не сразу, но перекрестился. Из уважения к благородной Марьице, которая слыла ревностной христианкой. Никто не обратил на это внимания, кроме Глеба Гаста, который последовал примеру старшего товарища. Из чего Филипп заключил, что младший Гаст верит в Христа, в отличие от своего брата язычника. Сколько Лузарш помнил, Базиль не посещал храмы в Святой Земле, а на все увещевания матери только отмахивался. Впрочем, дурную славу в Константинополе этот человек заслужил не столько вызывающим поведением в вопросах веры, сколько разбойничьими налетами на византийские города. В Иерусалиме Комниных не любили, а потому на все претензии басилевса отвечали пожатием плеч. Оба иерусалимских короля слишком уважали доблестного Венцелина фон Рюстова, чтобы чинить спрос с его беспутного сына. Филиппа так и подмывало спросить, избавился ли его друг от прежних привычек, но он решил отложить обсуждение столь щекотливой темы до лучших времен.

В палатах князя Никлота гостей ждали. Княжеский Детинец хоть и не без труда вместил семь сотен облаченных в доспехи гостей. Для бояр и воевод стол накрыли в той самой палате, где Никлот принимал в Филиппа в день его приезда в город. Приезжие мечники, вперемешку с дружинниками ободритского князя, пировали во дворе, благо солнечная погода как нельзя более способствовала веселому застолью. К микельборским боярам Лузарш уже присмотрелся, а пришлых ругов ему представил Базиль Гаст.

– Те, что помоложе и с бритыми подбородками, воеводы Воист и Боримир. Белобородый старец – волхв Гомол, один из ближников кудесника Богумила.

Филиппу пришло на ум, что он, пожалуй, поторопился обвинять князя Никлота и ободритских старейшин в праздности. Времени они, похоже, не теряли и сумели собрать под свое крыло изрядную силу. Лузарш уже сумел оценить опытным глазом снаряжение пришлых людей и их воинские ухватки.

– Руги – первые мореходы в здешних краях, – подсказал ему негромко Глеб Гаст. – А остров Рюге или Руян весьма надежное убежище. Хлеб они почти не сеют, скота разводят мало.

– А чем живут? – удивился Филипп.

– Торговлей и разбоем, – усмехнулся Глеб. – Или, как они говорят, – милостью Перуна. Меч руги всегда почитали выше плуга.

Лузарш подобному образу жизни ругов не удивился. В сущности, франки занимались тем же самым в Святой Земле. Хлеб не сеяли, скот не разводили, а добывали пропитание и кров с помощью оружия, уповая при этом, правда, на Христа, а не на Перуна.