Слизень-то дохлый, надо пояснять, нет?

И тогда Свиньин, уж на что балбес, а выдал умную мысль.

— Ё-моё! — говорит. — Да это же кладбище! Вот это гроб, в нем уважаемый покойник, а все вокруг — кладбище!

— Балда, — отвечаю, — не кладбище, а склеп. Гробница.

— Справедливое замечание. Но совершенно несвоевременное. Так. Давайте-ка выпилим уважаемого покойника. Пусть наука порадуется. — Это, ясное дело, Степашин.

Пятеро с резаками принялись расковыривать кристалл, остальные занялись „первичным сбором материала“. Тащили, проще говоря, все, что плохо лежит.

Я именно в это время то козырное колечко подобрал. Вспомнил о Насте и прибарахлил сувенир. Настюха у меня хорошая!

Степашин, голова, нашел на самом почетном месте — на крышке центрального рундука — яйцевидную фиговину всю в выемках. Иванов говорит, что это наша самая ценная находка. Ему виднее.

Щедролосев тогда еще заметил, что дело наше насквозь аморальное и что грабить чужие могилы нехорошо.

— И добром то не кончится.

А Арбузов ему порекомендовал заткнуться, выполнять приказы и не каркать.

Успел, впрочем, накаркать.

Представляешь, резаки верещат, их хозяева тоже верещат, потому как кристалл дикой прочности. В это время два циклопа добрались до противоположного торца залы и нашли там панель из какого-то пафосного камня. А на панели треугольный выступ — явно кнопка. На ней еще знак: по центру шарик, а вокруг три шарика помельче, посаженные на эллипс — вроде как планета со спутниками.

Пока все работали — воровали, снимали, подтаскивали к выходу, — эти двое учредили диспут: кнопка это или что? И что будет, если на нее нажать?

И ведь по рации общались на своем канале, но у командира доступ есть! Но Лёва в это время силился найти у флуггера кокпит с целью полюбопытствовать изнутри. Хрен-то там! Ни щелочки, ни шовчика. Не обратил внимания на тех балаболов, а зря.

Потому что если есть кнопка, русский человек ее обязательно нажмет. Всю пещеру залил голубоватый свет, идущий невесть откуда, будто со всех сторон.

— Вы чего творите, упыри?! — орал папа Лёва и запоздало матюгался. — Вы знаете, что включили?! Вдруг это бомба?! Или еще что!

Эти двое говорили, что вообще не собирались ее нажимать, как так вышло, не знают. Ну это уж как водится. Оба ведь русские, хоть один и еврей, Зимин его фамилия.

Вроде взрываться не собиралось. Выходило так, будто пафосная кнопка просто включала свет. Но Степашин себя накрутил, закошмарил всех и велел вызывать „Кирасиры“, пусть, мол, срочно снимают.

Вызвали.

Как оказалось, очень вовремя. Потому что через десять минут с „Левиафана“ сообщили, что к нам приближается групповая воздушная цель. Надо думать, сторож кладбища явился или разъяренные родственники. Не хотел бы я попасть к тем родственникам, учитывая их машинки: что пушки, что флуггеры.

Степашин — тот вообще выдал:

— Бегите, хлопцы! Я вас прикрою!

Вот от чего бы он нас прикрыл?! Вот сам подумай, Андрюха?!

Даже если мы ему все наши три пулемета подарили бы?! От штурмового удара с воздуха? Мы, конечно, осназ, но ведь не волшебники!

А лицо такое возвышенное, что аж страшно. Еле уломали хороняку погодить с суицидом!

Уважаемого покойника пришлось бросить. Похватали мелочи, и дай Бог ноги! Еле успели слинять! Ну да это ты знаешь.

На борту отчитывались перед Ивановым и его сочной капитаншей.