Потянул ригель в сторону, и дверь открылась. Стоит Надежда с авоськами. Улыбается.
— Спал? — спрашивает.
— Ладно тебе... — говорю. — Давай кошелки. Сказать не могла, что ли? Таскаешь такие тяжести...
И тут она меня поцеловала.
Пошел я, конечно, приготовил ей ужин, накормил. И сам с ней поел. «Маленькую» допивать не стал. Заткнул и поставил в холодильник. Вроде она мне уже стала и ни к чему.
— Заниматься сегодня будем? — спрашивает Надя.
— А как же! — говорю. — Иди таблицу повесь.
Она с места не тронулась и так осторожно меня спрашивает:
— Может, тебе в диспетчерскую перейти?
— Иди, — говорю, — вешай таблицу.
Она прошла в комнату и вытащила из-за шкафа свернутую в рулон таблицу. Раскатала ее и повесила на стенку.
Это таблица проверки зрения. Точно такая же, какие обычно висят в кабинетах глазных врачей. «Где же указка?» — думаю. Захожу в комнату и спрашиваю:
— Надюш, ты не помнишь, куда я в прошлый раз указку засунул?
— Здесь у меня указка, здесь... — говорит. — Ставь лампу.
И как-то она это сказала, что мне даже вроде не по себе стало. Ладно, думаю. Промолчим. Она тоже, слава Господу, не железная...
Поставил я настольную лампу так, чтобы она освещала только таблицу и оставляла в тени всю противоположную сторону комнаты.
— Хорош?
— Хорош... — говорит. И вдруг так раздраженно и нервно спрашивает меня: — Я вот что хочу знать: понимаешь ли ты, что вечно так продолжаться не может? Ну обманул ты прошлую комиссию... Ну черт с тобой, обмани еще одну!.. А дальше?
— Ладно тебе... — говорю. А сам думаю: «А верно, что дальше-то?..»
— Мне-то ладно... — говорит она. — Не криво? Посмотри оттуда.
Я посмотрел и говорю:
— Нормально.
— Ставь стул, — говорит. — Садись.
Я сел. А она снова:
— Так что будет дальше?
Ну тут, честно говоря, я не выдержал! И как рявкнул:
— Я тридцать лет отлетал! Что ты мне прикажешь делать?! Клубникой на рынке торговать?.. Я летать должен! Летать! Я летчик...
— Летчик, летчик... Самый лучший, самый смелый, самый опытный. Что там еще про тебя по праздникам говорят? Не помнишь?
Тут я даже растерялся... Ну надо же такое сморозить!..
— Что я, сам про себя это говорю, что ли?
— Нет. Но раз уж ты «самый смелый», то встань хоть раз и скажи: «Граждане! Может, когда это все и было, а сейчас мне летать уже невмоготу. Спасибо за компанию, извините, если что не так».
— Спятила, дура старая?!
У нее даже вроде бы ноги подкосились. Опустилась она на диван, лицо ладонями потерла и таким усталым голосом говорит:
— Это точно... Я старая дура, а ты у нас самый лучший, самый опытный. Учи свою таблицу, воруй свое счастьице...
И так мне ее жалко стало, что прямо слезы подступили.
Взяла она указку и говорит:
— Закрой правый глаз.
Я прикрыл ладонью глаз и жду, когда она ряд назовет. А она вдруг тихо-тихо говорит:
— Почему-то Миша Маслов мог уйти вовремя. Не учил эту таблицу наизусть...
— Правильно, — говорю. — Миша мог уйти... Ушел. Ушел и умер. А я не хочу уходить. Я не хочу умирать... Слышишь?!
И тут мне уже не ее, а себя жалко стало — просто и не высказать! Сижу как дурак на стуле, глаз рукой прикрыл... |