ДЭВИД ГИЛМОР: Поехать и сыграть на фестивале на юге Франции, например, стоит нам — лишь одной группе — две-три тысячи долларов; только поехать и сыграть. А они кричат, что они хотят слушать музыку бесплатно и что они пустят шляпу по кругу. Фактически они попытались сделать это на одном фестивале.

РОДЖЕР УОТЕРС: С двадцати тысяч человек…

ДЭВИД ГИЛМОР: С тридцати тысяч…

РОДЖЕР УОТЕРС:…Они собрали примерно две сотни фунтов…

ДЭВИД ГИЛМОР: Это приблизительно пятьсот долларов. С тридцати тысяч человек.

РОДЖЕР УОТЕРС: Вот почему этот фестиваль провалился. У промоутеров не было денег заплатить следующей группе — «The Soft Machine», и «The Soft Machine» просто отказалась выступать. И тогда они пустили шляпу по кругу и собрали две сотни фунтов, a «The Soft Machine» опять отказалась выступать, и тогда публика разнесла все на кусочки. Они хотят, чтобы музыка была бесплатной, — но она не может быть бесплатной. Нет такой вещи, как бесплатная музыка. Вероятно, они имеют в виду, что фестивали должны оплачиваться из правительственных фондов. Полагаю, именно этого они хотят.

«The Georgia Straight», 14 октября 1970 г.

ВСТРЕВОЖЕННЫЙ УОТЕРС

Нью-Норт-роуд — это длинная оживленная автомагистраль, идущая из лондонского района Ислингтон в Шоредич, одна из тех однообразных, лишенных деревьев дорог, где тяжелые грузовики и коммерческие фуры катятся мимо безликих прачечных и засаленных дорожных кафе.

Это несколько унылый район, и невольно возникает вопрос, почему такая поп-звезда, как Роджер Уотерс, захотел здесь жить. Может быть, его привлекает анонимность его жилища, тот нарочитый контраст, который оно представляет с показушным и тенденциозным миром шоу-бизнеса. Во всяком случае, помимо того, что дом снаружи выкрашен свежей белой краской, он мало чем отличается от других викторианских строений, которые утомляют глаза своей монотонностью, когда едешь из Шоредича.

Внутри, однако, все в современном, модном спартанском стиле, с незастланными полированными полами и скандинавской мебелью, которая сразу же бросается в глаза из-за своих ровных, свободных линий. У мистера Уотерса, изучавшего архитектуру, есть вкус.

Он сам открывает нам входную дверь и сразу начинает монолог о том, как он только что купил неисправную деталь для какой-то составной части своей аппаратуры, собираемой им в студии. Между прочим, хотим ли мы взглянуть на студию, прерывает он самого себя. Конечно, хотим, и он ведет меня в конец сада, где имеется сарай для инструментов, переоборудованный в студию. Фактически сарай еще не полностью переделан, и одна его половина заполнена самой удивительной смесью предметов — велосипедными камерами, банками с краской, сухими стручками, гончарной печью и многочисленными сосудами из неглазурованной глины, находящимися там потому, что его жена, учительница, занимается гончарным делом.

Итак, мы возвращаемся в дом, садимся за стол у окна и ведем беседу, в то время как его бирманские кошки ходят взад и вперед по подоконнику и пристально смотрят своими узкими глазами на скворцов на лужайке за окном.

Как продвигается работа над балетом для Ролана Пети?

— Мы еще не начали над ним работать.

Но у вас уже есть основные идеи?

Нет. Вообще никаких. Я бешено читаю Пруста, поскольку это основная идея постановки, так мне говорят! Это идея Ролана, хореографа и продюсера балета. Она основана на двадцати томах Пруста «А La Recherche Du Temps» («В поисках утраченного времени»). Ролан считает, что в них имеется некая замечательная история, поэтому балет будет основываться на некоторых эпизодах оттуда.

Насколько трудно, как ты думаешь, вам будет сочинить партитуру, учитывая тот факт, что флойдовская музыка не часто располагает широкой темой и включает в себя большие куски импровизации?

— Знаешь, мы на самом деле не полагаемся на импровизацию, но я понимаю, что ты имеешь в виду.