Сестра увидела, что Колька с удивлённым видом вертит в руках кубик и пояснила, что это Алинка из детского садика притащила, там этот кубик какой-то мальчик забыл, и она взяла его домой поиграть. Завтра нужно будет не забыть отнести обратно — чужая ведь игрушка.

И в этот момент молодой милиционер заметил кое-что любопытное. Маленькие, малюсенькие буковки на кубике. Интересно, очень интересно. А откуда у того мальчика взялась такая игрушка? Откуда? Быть может, отнести кубик нужно не обратно в детский сад, а в родное отделение милиции? Глядишь, и благодарность так заработать можно.

Бдительный младший сержант Николай Чеботарёв разглядел на детской игрушке почти незаметную надпись: «Made in China»…

(продолжение главы 21)

Как-то очень неожиданно закончилась третья четверть в школе, и я таки заполучила свою честно заработанную пару по алгебре. Если ухитрюсь ещё и в четвёртой четверти повторить такой же подвиг — будет двойка за год и занятия летом, в каникулы. Только вот, если честно, мне на это наплевать совершенно было. Родители пытались стыдить меня, мама даже плакала, но… не в этот раз. Двойка. Да подумаешь, двойка! Да хоть единица, плевать! Сашка!!

Я так рвалась выручать Сашку, что вообще делать не могла ничего. Но пока руки у меня были связаны, с меня полиция прямо не слезала. Руди своей выходкой какое-то гнездо разворошил осиное, меня на допросы каждый день тягали. Хорошо, что я сразу правду говорить стала, а то бы обязательно запуталась во лжи, ведь меня разные люди разными словами об одном и том же спрашивали. Но на лжи меня не поймали, сделать это было достаточно трудно, так как я правду рассказывала всегда.

Подъезд наш проверили ну очень тщательно, абсолютно все квартиры (ордер на обыск? нет, просто полиционеры ВЕЖЛИВО просили хозяев впустить их; отчего-то всегда пускали) и служебные помещения осмотрели, даже шахты обоих лифтов. Как я и ожидала, ни Руди, ни профессора, ни Светки (тогда, впрочем, я ещё не знала, как девчонку зовут) найти не удалось. Но нервы полиционеры всем помотали изрядно. И где-то через неделю, ещё до окончания весенних каникул, я от них в фашистскую Германию сбежала. Надоели, хуже горькой редьки.

А там всё без изменений, всё по-прежнему. Профессор с пистолетов в руке, Руди прижимает к себе голую окровавленную Светку, сама Светка шипит и вырывается. Она как меня увидела, ещё раз бедолагу Руди укусила, теперь уже за большой палец, вырвалась и ко мне прыгнула. Руками обхватила, трясётся вся. Вот так я её и вела до своей комнаты, за плечи обняв. Хорошо ещё, она идти самостоятельно могла.

Светка три дня меня вообще никуда не отпускала от себя, то есть совсем никуда. Вцепилась в меня — и не отпускает. Врач приходил её осматривать — так только в моём присутствии, иначе истерика. Да ладно ещё врач, она в туалет меня даже не выпускала, так вдвоём с ней туда и ходили. И спать девчонка могла лишь рядом со мной, держа меня за руку, мне для этого кровать поставили прямо вплотную к Светкиной.

На четвёртый день лишь ей легче стало. Ужас в глазах исчез и она даже говорить начала. Сначала очень тихо и только со мной, но ещё через пару дней и с Лотаром говорить принялась и даже улыбаться иногда. А кроме Лотара говорить было и не с кем, никто к нам больше не заходил.

А Лотар как-то неожиданно большой шишкой в гестапо стал, подчинялся лишь самому Мюллеру, больше не указ ему никто был. А в отсутствии последнего он что ли старшим становился в нашем затерянном в лесу домике, командовал и охраной и прислугой только так. Профессора же и Руди я и не видела с тех пор, как вернула их в 1940 год. Они нас со Светкой проводили до моей комнаты, да и растворились куда-то, ни слуху, ни духу от них.