— Ладно, посмотрим — в четверг у Харли на ужине.

Приступили к еде. Телячьи отбивные, горошек, салат. Кларет.

— Надо бы Харли поставить в известность, — сказал Роланд.

— Я умираю хочу рассказать Харли с тех еще пор, как ты тогда выяснил насчет первого убийства. А может, он сам уже знает?

— Нет, по-моему, — сказал Роланд.

Аннабел выдержала паузу.

— И по-моему тоже, — сказала она. — Но все равно, какая разница? Муж, молодой Дамьен, уж точно все про нее знает.

— Интересно, — сказал очень вкрадчиво Роланд, попутно разливая вино по стаканам, — а вдруг муж вообще ничего про нее не знает.

— В таком случае, — сказала Аннабел, — тебе категорически нужно держать свой длинный язык за зубами, Роланд. Ты будешь выглядеть подлецом, если начнешь распускать байки о прошлом этой девицы. И мы ведь всего лишь предположили, что та монахиня и Маргарет Мерчи — одно лицо.

— Могу проверить, — сказал Роланд.

— Я тоже могу. Но помни — Харли ни звука, — сказала Аннабел. — Ты выставишь себя в отвратном свете. Ну зачем тебе репутация сплетника, ну правда же, Роланд; постарайся молчать.

Наутро Аннабел просмотрела те кадры на Би-би-си. Да, Маргарет Мерчи, у которой убили бабушку, была та же самая, что одна из монахинь рокового монастыря.

Роланд ей позвонил — сообщить тот же факт и присовокупить плоды своих собственных нехитрых трудов: из интервью Юнис в глянцевом женском журнале следовало, что бедной Маргарет, еще будучи школьницей, пришлось дважды подвергаться допросу, один раз, когда одноклассница утонула в пруду прямо у нее на глазах, и второй раз, когда учительница, с которой они в кафе пили чай, пошла в дамскую комнату и исчезла навеки. «Что-то такое есть в Маргарет, — говорила, оказывается, Юнис. — Мне, конечно, жаль ее, как не жалеть, но собственных детей тоже будешь держать от такого подальше». Уточнять она отказалась. («Ваши дети боятся Маргарет?» — «Нет, милый Марк пока еще грудной».)

Флора с Бертом вместе отвечали на все вопросы. Берт напомнил интервьюеру о законах относительно клеветы и о пределах закона, каких сам он лично намерен придерживаться. Указанные факты, он объяснил, не имеют один с другим ничего общего. И Маргарет была не единственной свидетельницей тех несчастных происшествий. Флора сказала: «Моя сестра, конечно, человек очень практический, заземленный. А земля, как вы знаете, это магнит. Вот Маргарет и притягивает таких людей, как журналисты и телевизионщики. Волосы у нее натурально-рыжего цвета. Против нее абсолютно ничего нельзя доказать. И безобразие, когда к нам на дом является полиция и нас допрашивают. Нам скрывать нечего».

Роланд все это зачитал Аннабел по телефону. Аннабел не понравилось, что он так ужасно возбужден. Ну, занятно, ну, действительно, все это полный кошмар, — но она никак не могла понять этот тон городского сплетника, это злорадство, которое иногда на него находило.

— Роланд, держи это при себе, — сказала она. — Ты меня понял? Ты только сам себе навредишь, если станешь направо и налево об этом трепаться.

— Но ведь сплошная жуть, да?

— Тут загадка какая-то, а в общем, не наше дело. — Она извинилась тем, что ей кто-то дозванивается; Роланд ужасно ее огорчал.

А потом она стала обмозговывать эту историю Маргарет Мерчи. И вдруг набрала номер студии, в том же здании, что ее офис, где делался фильм про художника, который консультировал Харли Рида. Его вскорости ждали. Аннабел попросила ему передать, чтобы он позвонил. Аннабел всегда была такая отзывчивая, тактичная, вечно всем готова помочь добрым советом. Но в последнее время ей дико надоело, что каждый день — все одно и то же, и нет постоянного друга, и вдобавок еще этот Роланд вечно ей портит кровь — тут, естественно, никакие нервы не выдержат.