— Вот и чудненько, — сказала Маргарет, — Чудненько.

Уильям явился минут через пятнадцать всего после Хильды. Он разрядил обстановку, хоть слегка недоумевал, почему у матери такой затравленный вид.

В самый день ужина, 18 октября, утром огромный фургон остановился перед домом Крис Донован в Айлингтоне. То была большая партия мебели для Харли Рида, которую он сто раз умолял свою овдовевшую мать ему не посылать. Недавно она переехала в дом поменьше под Бостоном и ничего лучшего не придумала, как отправить излишек мебели, целый дом, в сущности, своему единственному отпрыску Харли. Харли казалось, что в последней телефонной беседе с матушкой договоренность была наконец достигнута. «У меня места нет», — он ей говорил, и не раз говорил, сто раз повторял. А она столько же раз повторяла, что не продавать же такую дивную мебель, она должна остаться «в семье». «В какой семье?» — клокотал Харли. Главное, мать знала прекрасно, что давным-давно он живет с Крис, он даже их познакомил, они подружились, все очень мило. И все равно — невозможно, видите ли, расстаться с мыслью, что Харли «вдруг когда-нибудь женится» и ему остро понадобятся эти кровати, столы, столики, полки, эти кресла, массивные, деревянные или обитые кожей на гвоздиках, эти шкафчики красного, орехового, черного дерева. Не говоря уж об орнаментальных лампах, о бронзовых всадниках, которым, Харли знал, надлежало венчать и освещать всю эту деревянную роскошь. И вот, несмотря на его мольбы, она их отправила Харли наложенным платежом; и уже фургон бесповоротно загромоздил дорогу, и уже люди в комбинезонах спрыгивали, откидывали заднюю дверцу...

— Стойте! — заорал Харли.

Вышел старший, протянул документ:

— Рид тут проживает?

— Это я, — сознался Харли, — но не надо это сюда тащить. Тут места нет, и так все забито.

— Велено доставить, — был ответ. Остальные роились рядом, прислушиваясь.

Так продолжалось с полчаса. Образовался затор, Харли метнулся в дом, стал бешено названивать на все склады, какие нашел в справочнике. Только к половине двенадцатого Харли удалось весьма щедро их убедить, чтобы отвезли все эти прелести на обнаруженный наконец-то склад, готовый их тотчас принять. Но все равно Харли пришлось сопровождать туда фургон на своей машине и лично платить за разгрузку.

— Ну и денек, — жаловался он Крис, вернувшись домой. — К работе и не прикасался. — Они ели бутерброды, которые изготовил Корби. Корби делал дивные бутерброды, с настоящей едой, как он выражался, не то что вам всучат в этих кафе. Харли обожал такой ленч — бутербродики Корби с фруктовым соком. Крис подбавляла водки во фруктовый сок.

Хосписа не было, уборщица тоже ушла.

Корби, искусный маврикиец индийского корня, сунулся темной физиономией в дверь:

— Ну как?

— Чудесно, спасибо, — сказал Харли.

Он скрылся, и Крис сказала:

— Чем-то Корби расстроен.

— Что такое? Ведь, кажется, обкатали меню?

— Ах, меню... с этим все в порядке. Не в том дело. Хоспис. Не нравится он Корби. Он его в чем-то подозревает, а как стану расспрашивать, только трясет головой. Говорит, чтоб мы поосторожней разговаривали при Хосписе.

— Поосторожней разговаривали? Господи, да что такого мы говорим?

— Конечно, на этом Маврикии еще масса примитивности, знаешь. Это их колдовство. Ведовство.

— Может, ведовство Корби не обманывает, — сказал Харли. Не будь он так истерзан всей этой волынкой и борением с мебелью, он бы тут же призвал к себе Корби и порасспросил. — Не будем влезать в их дрязги, — сказал он.

Крис сказала:

— Я Корби пообещала, что завтра мы все обсудим. Мне же еще причесаться, и надо ведь поспать для красоты перед ужином.