|
Там все было красное, липкое, а он – этот мальчишка… этот проклятый навечно… он чавкал и причмокивал, сосал, как пиявка, словно это было сладко – сладко… как карамель, которую он так любил. Прибежал полицейский, прибежал начальник отряда самообороны – вот его отец, – учитель снова кивнул на хозяина кафе, – они пытались с ним справиться, связать его, но куда там – он вырвался и убежал. Его искали… Перестали искать после того, как из больницы пропало тело его трехлетнего брата…
– Как это пропало? – спросил Приходько. – Пропало. А потом одна за другой в течение нескольких ночей пропали и все девочки, сестры. Их хотели отвезти в Шкодер, но не успели. – А их отец, этот партийный деятель? – Он вернулся из города, когда все уже было кончено. Он понял, что он натворил. Что люди не простят такого. Он застрелился из ружья. Знаете, для него это был самый лучший выход. Иначе бы он тоже, как они… – Что тоже? – Приходько встал. – Слушайте, я напишу рапорт майору Баерзу о том, как вы выполняете свои обязанности перед КЕЙ ФОР. – Вот он, – агент ткнул в хозяина кафе, – видел ИХ. Он расскажет вам. – Ну? – Приходько смерил хозяина кафе взглядом. Короткий переговор по-албански. – За деньги расскажет. – Учитель кашлянул. – Десять долларов достаточно. Сокол с грохотом отодвинул стул. На его смуглом лице было написано: все, с меня хватит этой комедии! Но Приходько решил выдержать до конца. Не то чтобы ему было интересно (он давно вышел из возраста, когда интересует ВОТ ТАКОЕ), не то чтобы оперативный опыт ему подсказывал – стоит, стоит послушать, а так… просто так. Это было что-то похожее на импульс, только вот он не понял – внутренний или внешний. Он достал из бумажника купюру и протянул ее хозяину кафе. Тот вернулся к стойке, принес бутылку ракии, стаканы, налил всем, выпил сам. Голос у него был хриплый. Учитель Лека переводил: – Это произошло через два месяца поздней осенью. Здесь, в селе, были мобилизованы все мужчины в отряд самообороны. Его взял с собой отец на ночное дежурство, он был старший отряда. Они ехали верхом. Было не так уж и поздно, хотя осенью рано темнеет. Они услышали рев скота и увидели у дороги несколько коров – из тех, что когда-то пригнали в Крум на пастбище. Коровы были все в мыле и мычали… А потом они с отцом увидели… Одним словом, на коров шла охота – там, в горах. Только охотились не волки, не шакалы, а… Их была целая стая. Он говорит, одна тварь на его глазах вспрыгнула корове на холку и впилась в шею, они повалили свою добычу в траву и начали пожирать живьем, растаскивая по траве кишки. Он говорит, отец заорал не своим голосом «Беги!» и хлестнул его коня плеткой. Тогда, в 72-м, здесь не было машин, только быстрый конь мог спасти… – Детально опишите нашему водителю маршрут до Крума. – Приходько жестом оборвал обоих. – Он говорит, их было семеро там в этой стае. Он даже кое-кого узнал, хотя ИХ уже было трудно узнать, очень трудно! – учитель Лека встал. – Я прошу вас. Вы не понимаете. Будет большая беда, если вы… – Все собираемся и к машине. – Приходько кивнул Рае Чистяковой. – Что они вам сказали? Почему у них такие лица? – Она вдруг не на шутку встревожилась. – Олег, ты… Митри… – Она обернулась к Соколу. – Ничего, все пустое, – ответил тот. – Они просто не хотят, чтобы мы ехали в Крум. Боятся, что мы там обнаружим доказательства того, чем они тут все занимались во время войны, служа в банде этого мясника Печа. |
