Так что жилось им небедно и даже где-то весело. Вскоре выкристаллизовался своеобразный корпоратив, так сказать, клуб по интересам, и Тимофей находил время, чтобы встретиться и пообщаться с коллегами из других областей этого промысла.

Выработался даже своеобразный кодекс, нарушать который считалось неприличным. Среди звезд имелись люди, которые были вхожи в самые высокие политические кабинеты – режиссеры, снявшие культовые фильмы, или артисты, имеющие влияние в политической тусовке. От таких следовало держаться подальше – не из чувства благоговения перед их талантами, а из чувства элементарной безопасности. Уж эти могли надолго отравить существование! Тимофей мог припомнить случай, когда за решетку отправились пять человек – только потому, что со стола народного артиста была похищена его любимая авторучка. Ладно бы она представляла собой какую-нибудь историческую или антикварную ценность, а то ведь ручку эту ему подарила любовница, с которой он расстался три года назад, но ручку продолжал хранить в своем кабинете как память.

Лучше работать по-мелкому, втихую, не привлекая к себе особого внимания – красть трусики и лифчики у звездочек, которых полно на эстрадном небосводе. Правда, время их существования не столь длительное, но вполне хватало на то, чтобы месяц-другой безбедно прожить на деньги за какую-либо вещицу. И даже кое-что отложить на черный день.

Собирались по субботам, чтобы подвести итоги проделанной работы и обсудить планы на ближайшие дни. Складывались ситуации, когда с заказом невозможно было справиться в одиночку, приходилось действовать всей группой.

Как бы там ни было, но жил Алексей весело, перепрыгивая из одной койки в другую, и, похоже, ничего не собирался менять в своей жизни.

Глянув на вино через тонкое стекло, он продолжал прерванный рассказ.

– Задышала она тяжело, в самое ухо. Вижу, созрела девка. Ну, я и начал с нее платье стаскивать. Поначалу-то ничего было, выскользнула она из него, как ящерица из кожи, а когда лифчик начал снимать, отстранилась от меня и говорит: «Я сама». Ну что тут делать, стою, жду. А она аккуратненько так на стульчик белье складывает, как будто не у любовного ложа, а в бане раздевается. А я голову ломаю, как же у нее лифчик-то стянуть.

Тимофей сдержанно усмехнулся. Ситуация была знакома: одно дело, когда, имитируя страсть, разбрасываешь предметы женского туалета по всей комнате, где запросто может «затеряться» вещица, столь нужная заказчику, и совсем другое, когда женщина, не потеряв рассудок, аккуратно укладывает свою одежду. Потом трудно будет убедить ее в том, что трусики исчезли вследствие необузданного воссоединения двух тел.

– А ведь мне за него три тысячи баксов обещали! Думаю, что делать? И тут вспоминаю, что под кроватью у меня валяется похожий лифчик! Не такой изящный, как у нее, но тоже черный! Думаю, как же его достать, чтобы она не заметила? «Переворачивайся», – говорю. И вот пока она растопыривалась, я сунулся под кровать и поднял этот лифчик. Хорошо, она не заметила. Повернулась ко мне и спрашивает: «Ты чего, уснул там, что ли?» А я говорю: «Любуюсь тобой». Гляжу на нее – ничего так станок, не прогадал. Ухватился за него обеими руками, ну и пошел, как я это умею.

Тимофей невольно улыбнулся: в возможностях приятеля он сумел убедиться на прошлой неделе, когда они, познакомившись с двумя подругами, повели их в холостяцкую берлогу Алексея. В комнате, где Алексей уединился со своей новой знакомой, поднялся такой невообразимый стук, словно всю ночь он занимался ремонтными работами. Удивительно, но соседи к молодецким забавам Алексея относились с большим пониманием, и за то время пока он колотил спинкой кровати о стену, никто даже не постучал, чтобы выразить свое неудовольствие.