— Тогда, как минимум, я бы об этом знал.

— А вы об этом не знаете?

— Нет! Заявляю совершенно официально: ни нашей фирме, ни мне лично никто никогда не угрожал, никто ничего не требовал, и никому не могло прийти в голову чтобы доказать мне или еще кому-то серьезность своих намерений.

— Ну, мало ли, что кому может прийти в голову…

— За сумасшедших ручаться не могу, но своих партнеров и конкурентов я знаю хорошо. Они привыкли решать проблемы цивилизованным путем.

— Хорошо, предположим. Но Юрий Павлович и сам мог попасть в неприятную историю. Взять деньги и не отдать. Обидеть криминального авторитета. Проиграться в карты. Да мало ли что.

— Насколько мне известно, Юрий Павлович не играл в азартные игры. А по поводу всего остального вы должны задавать вопросы не мне.

Заборин старался говорить спокойно, но лицо выдавало эмоции. Когда речь зашла о неприятной истории, в которую мог попасть Лесников, лоб генерального директора покрылся испариной, а язык непроизвольно прошелся по губам — так, словно они в момент пересохли.

— А кому? — поинтересовался Ростовцев, имея в виду: кому нужно задавать вопросы?

— Не знаю. Его жене, например. Друзьям, близким знакомым… Во всяком случае, меня он в свои личные дела не посвящал.

— Он не просил денег у фирмы, у вас или у других сотрудников? Может быть, без объяснения причин.

— Нет, не просил. Иначе я давно бы сам об этом сказал.

— Как знать, Михаил Борисович. Как знать. Если деньги из «черной кассы», то, возможно, и не сказали бы.

— У меня нет «черной кассы».

— А вот в это, извините, не поверю.

— Да вы вообще мне не верите! — взорвался Михаил Борисович, но сразу же взял себя в руки. — Ну, это дело ваше. Я могу только еще раз повторить, что не знаю ничего, совершенно ничего, о причинах убийства Юрия Павловича Лесникова. И прежде чем вы начнете подрывать репутацию нашей фирмы своими бездоказательными предположениями, идиотскими версиями и их бессмысленной проверкой, я советую вам хорошенько подумать.

— Вы угрожаете?

— Нет, я предупреждаю. Защищать свою репутацию и свои интересы мы умеем очень хорошо.

«Интересно, чего он так нервничает?» — снова подумал Ростовцев.

И тут же решил, что его визит в «Глобус» нельзя назвать совсем безрезультатным.

Если Михаил Борисович Заборин так боится интереса милиции к делам своей фирмы, то можно быть уверенным, что сам он не заказывал убийство своего заместителя. Зачем ему лишняя головная боль?

— Чего вам от меня надо? — спросил Алексей Барчук тоном смертельно больного, которого кто-то вздумал тормошить и расспрашивать в ту минуту, когда он уже собрался предстать перед апостолом Петром, чтобы попытать счастья у райских ворот.

— Да просто расскажи нам про вчерашнее. Где был, что делал, как к нам попал?

Сажин изображал из себя доброго следователя, хотя на самом деле не был следователем и не всегда отличался добротой.

Он устал за день, как собака, но разбираться с Барчуком надо было по горячим следам. Если он сообщник, то значит, он симулировал наркотическое опьянение. Человек, обдолбанный «смешинками», возможно, способен пристрелить кого-нибудь из спортивного интереса — но он точно не может быть ничьим сообщником. Это предполагает разумные и упорядоченные действия, а «смешинки» весь разум отбивают начисто.