Небольшие очереди выстраивались возле табачных и пивных ларьков. Детишки и молодежь расхватывали пирожки и мороженое, которые продавали пухлые от обилия натянутой одежды тети — в белых халатах поверх пальто и пуховых платках. Я узнавал и не узнавал свой город, который менялся на моих глазах на протяжении почти семи десятилетий. И честно говоря тот, что я рассматривал сейчас в окошко, медленно ползущего от остановки к остановке троллейбуса, мне казался более настоящим, нежели оставленный мною в будущем.

Динамик невнятно пробормотал название очередной остановки. Гармошка дверей с шипением разошлась. В салон ворвалась стайка смеющейся молодежи с лыжами в руках. Рядом со мною плюхнулась на сиденье девчушка в белой пушистой шапочке и красном свитере, с орнаментом в виде синих снежинок, пересекающим едва заметную под толстой вязкой грудь. Юная лыжница кокетливо покосилась на меня и тут же сделала вид, что я ей совершенно не интересен.

— Тёмка! — вдруг окликнул меня один из ее спутников. — Ты?

Глава 5

Я оглянулся и почти сразу узнал окликнувшего меня парня. Рослый, широкоплечий, глаза серые, как графит, а волосы, выбившиеся из-под лихо заломленной на затылок лыжной шапочки, русые. Олег Литвинов, мой армейский дружок. Я извинился перед незнакомкой в красном свитере, протиснулся между ее приятной округлости коленками, обтянутыми синими спортивными брюками, и спинкой сиденья напротив, и мы с приятелем обнялись. Вся компания, улыбаясь, наблюдала за нами.

— Вот, прошу любить и жаловать, — сказал Олег. — Мой сослуживец, большой писатель Артемий Краснов.

— Да ладно тебе! — отмахнулся я. — Скажешь тоже…

— Скромничает, — ухмыльнулся он. — А ведь его рассказики и стишки в «Советском воине» печатались!

— А вы и стихи пишете? — поинтересовалась лыжница.

— Случается, — не стал отрицать я.

— Познакомься, Тёмка, это…

— Хорошая девочка Лида! — проскандировала компания.

— А чем же она хороша? — подхватил мой бывший сослуживец.

— Достали уже, — насупилась девушка и надула губки.

— Вам очень идет это имя, — привычно включил я механизм охмурёжа.

— Ты, кстати, куда? — спросил меня Литвинов. — Мы вот на Красную Горку собрались, кататься… Айда с нами!

— Не могу, у меня дела…

— Писательские небось?

— Литературные…

— Ну, тогда завтра приходи в гости… Отметим День Советской Армии!

— Приходите! — попросила Лида.

— Ну если вы просите — обязательно!

«Станция метро…» — прогнусавили охрипшие динамики.

— Выходим! — крикнул Литвинов, и вся толпа хлынула за ним из салона, как цыплятки за мамкой. — Тёмка, завтра в три приходи! Адрес…

И он назвал улицу, номер дома и квартиры. Покидая троллейбус, Лида многозначительно на меня посмотрела. И я решил, что и в самом деле приду, раз уж приглашают. И с особенным удовольствием — если выгорит мое сегодняшнее дело. А почему бы ему не выгореть? Я ведь многого не попрошу. Не в главные редактора мечу. Литсотрудник — это же мелочь. Зарплата, как у уборщицы. В литейке я зарабатывал больше, но в редакции будет к литературе явно ближе, чем сейчас — в горячем цехе.

Объявили мою остановку. Я выскочил на заснеженный тротуар, огляделся. Передо мною возвышался знаменитый дом Драмлита, воспетый еще Булгаковым. С первого по девятый этаж он был набит знаменитыми писателями, поэтами, драматургами, литературными критиками, их женами и детьми, тещами и тестями, свекрами и свекровями и их собачками.