И хозяйка кабинета ему под стать. Стройная, в ослепительно белом халатике, туго стянутом на талии пояском. Из-под шапочки выбилась русая прядка. В зеленых глазах блестит насмешливый огонек. Нос чуть вздернут. Губы по-детски припухшие… Как же я мог не узнать этого голоса? Тем более — имени. Это же Ангелина Дорохова… Сестричка из нашего заводского медпункта. Блин, когда это было-то! Первая моя любовь… Ну, значит, морочат мне черти голову… Ей же, Ангелине, сейчас должно быть не меньше, чем мне…

— В горячий цех я тебя сегодня не пущу, — сказала она. — Скажи Михалычу, пусть он тебе работу на свежем воздухе подыщет…

— Ага, — усмехнулся я. — В девятом круге, где веет ледяным ветром от озера Коцит…

— Нечего тут образованность свою показывать, писатель, — обиженно пробурчала медсестра. — Прибереги для заводской многотиражки…

— Здорово это у вас получается! — продолжал я. — Чисто театр. Горячий цех, медпункт, многотиражка, коммунизм… То-то Данте бы удивился!

Я осекся. Потому, что увидел собственные руки, которыми опирался о края кушетки. Это были не старческие лапки, с пятнами пигмента на тыльной стороне ладоней, а крепкие загорелые кисти молодого парня. Я поднес их к лицу, уставился на ладони, темные от въевшегося под кожу машинного масла. Сжав пальцы, я осмотрел кулаки… Ничего себе колотушки… Такими рожи можно бить за милую душу! Оглядев себя, я понял, что на мне засаленная роба — так что я недалеко ушел от «бисовых детей», которые были в такой же одежде.

— Эй, ты чего?! — встревожилась Ангелинушка. — Ты не дури!.. Сейчас Натан Семеныч с обеда придет, осмотрит…

— Ничего не понимаю, — пробормотал я, не слушая ее. — Если я не в Раю и не в Аду, то… где?

— Где-где, — проворчала медсестра. — В Караганде!.. Заговариваешься, парень. В дурку захотел!

— Прости, милая… Зеркало у тебя есть?

— Да вон оно, над умывальником.

Я встал и на слегка подкашивающихся ногах двинулся к умывальнику. Очень кстати. Повернул вентиль холодной воды, пустил струю посильнее, умылся так, чтобы ожгло, и только тогда посмотрел в зеркало. Рыжие вихры, гладкая — ни единой морщинки — физиономия, такой я уж точно лет сорок не видел, а то и больше. Отсутствует шрам на верхней губе. Ну да, он появился после драки в «Национале»… И случится это… Отодвинув ошеломленную Ангелину, я рванулся к столу, смахнул ворох бумаг, заслонявших от меня главное. Открылся перекидной календарь. А на нем дата: 21 ФЕВРАЛЯ 1975 ГОДА.

Глава 2

Так, спокойно. Если это не тот свет и не бред умирающего, то что? Реальность?! Ну, допустим… Что из этого следует? Что мне дан второй шанс? Разве так бывает?.. Я разозлился на себя. Артемий! Ну ты же писатель, где твое воображение?! Ладно, подыграем судьбе!..

Я наклонился, подобрал бумажки, которые только что сбросил со стола. Выпрямился, подмигнул возмущенной моим поведением медсестре. И губки ее, сжатые в гримаске справедливого негодования, поневоле растянулись в улыбку. Она вздохнула, отняла у меня бумаги и сказала:

— Иди к бригадиру, скажи ему, что сегодня ты на легких работах.