Главное то, что задолжался в "Русский вестник" чрезмерно. Выехав из России, я уже был должен 3000 р. в "Русский вестник". Потом еще брал. И вдруг оказалось, что я и роман-то перед самой отсылкой, что написано было, уничтожил, потому что скверно. Начал другой; но прежде чем послал в Редакцию "Русского вестника" 1-ю часть - ничего от них не мог просить. Да и теперь, по моему колоссальному долгу, долго еще просить не в состоянии значительной суммы. Теперь я отослал уже 2 части. Знай, что ровно в 2 месяца я написал и отослал 11 1/2 печатных листов. Можешь себе представить, как я работал! День и ночь; и потому, опять повторяю, извини, что не мог тебе сейчас ответить на твое милое письмецо от 25 января.
Федя тебе сказал, пишешь ты, что я, может быть, к 1-му числу (февраля) денег пришлю. Я ему с такою точностию не писал и чисел не обозначал. Потому что я еще ничего не могу требовать наверно из Ред<акции> "Русского вестника", так как сам должен, а разве просить честью.
Но вот что напишу тебе теперь: три дня назад, то есть по нашему 15 числа февраля, я послал к Каткову письмо, в котором прошу его убедительнейше, чтоб он, между прочим, прислал на имя Аполлона Николаевича Майкова (в Петербург) - 200 р. Аполлону же Николаевичу писал сегодня и просил его очень распорядиться этими деньгами так, чтоб 100 р. были выданы Эмилии Федоровне; 50 р. (пятьдесят рублей) тебе и 50 р. Анне Николавне за проценты за нашу мебель и вещи (она очень нуждается и уже не в силах платить за нас, а до сих пор всё из своего кармана платила). NB. Ты ей об этом не говори, да и никому не говори; она будет уведомлена отдельно. Таким образом, ты получишь себе и разом пятьдесят рублей от Ап<оллона> Николаевича. Я понимаю, голубчик мой дорогой, что это мало и что тебя бы надо покрепче поддержать, но что же делать мне, друг мой, - не могу покамест. Но при первых деньгах, знай, еще пришлю тебе. Когда именно, не знаю. И потому, советую, береги и эти 50 р. Потому что охоты у меня много, а когда-то еще я в состоянии буду?
Теперь, друг мой, вот что и ГЛАВНОЕ: пишу тебе об этих пятидесяти рублях, а между тем еще и сам не знаю наверно: разрешит ли Редакция? Согласится ли Катков? (потому что уж слишком я туда задолжал, а отработал все-таки еще мало). Боюсь ужасно, что не согласится; тогда пропал и я, потому что мои дела здесь ужасно плохие - долги и расходы. Боюсь и за вас: то есть за тебя и за Эмилию Федоровну. И потому по получении этого письма не надейся еще наверно. Впрочем, я должен тебе признаться, что вероятности получить гораздо больше, чем не получить, и думаю, что получишь наверно.
Теперь вот что еще и опять-таки главное: Редакция "Русского вестника" отвечает всегда чрезвычайно медленно. Поэтому ожидать получения ты можешь не иначе как разве недели 2 спустя по получении этого письма, а может и позже. Во всяком случае, сходи наведаться к Аполлону Николаевичу (через которого и получишь) никак не раньше 1-го марта. Боюсь, что вы его очень обеспокоите беспрерывными осведомлениями.
Не ропщи на меня и не претендуй, дорогой мой и милый мне всегда Паша, что я Эмилии Федоровне посылаю 100 р., а тебе только 50. Но, друг мой, ты все-таки один, а она не одна. Сам ты пишешь, что нужд у ней много. Да и Феде надо помочь; он трудится и дай ему бог. Я его люблю очень. И тоже готов бы всё отдать, да покамест нечего.
О тебе же скажу, что ты меня очень обрадовал, что решился взять место и стал работать. Я уважаю тебя за это, Паша. Это благородно. Конечно, место неважное; но ведь и ты еще молод; подожди. Но знай, что ты не оставлен мною. Покамест я жив, ты будешь сын мой, и сын дорогой и милый. Я твоей матери клялся не оставить тебя еще накануне ее смерти. Я тебя еще малого ребенка (4) назвал сыном моим. Могу ли я тебя оставить и забыть? Когда я женился и когда ты мне тогда намекал, что теперь твоя роль будет другая - я тебе ничего не отвечал, потому что мне тогда твое предположение было обидно. |