Р. Р. S. S. Если же случилось так, что пасынок мой уже получил что-нибудь от Вас, то в таком случае я, разумеется, беру этот долг на себя, а Аполлону Николаевичу прошу выслать уже не 200 руб., а с вычетом выданного моему пасынку.

Еще раз прошу Вас: извините за все эти дрязги. Мне так совестно перед Вами!

Ф. Д<остоевский>.

Марта 5-го/17.

Р. S. На всякий случай всё еще не веря в справедливость первого известия, остановил отсылку письма, в надежде получить какое-нибудь разъяснение через новое известие. Сейчас получил письмо, в котором уведомляют меня, что пасынок мой был у Вас и уже воротился и говорил, что Вы обещали ему в скором времени дать денег.

Простите меня, ради бога, за него, многоуважаемый Михаил Никифорович! Когда я начинал это письмо, я всё еще думал, что это, может быть, и неправда. Подтверждаю все прежние просьбы мои. Я не могу допустить такой наглости сего стороны. Кто 12 лет пекся об нем, тот не мог и оставить его, и он должен был в это верить. Да и урок ему должен быть наконец дан: бывши совершеннолетним, нельзя жить в праздности и говорить всем: "Он обязан меня содержать". Это значит, что он даже меня и не любит, потому что не верит, что я и не по обязанности это сделаю. Обязанности же официальной, формальной тут нет и ни малейшей; она давно прекратилась, если и была.

Я уведомляю его обо всем через Аполлона Николаевича Майкова.

Еще раз простите меня за все эти чудовищные беспокойства и еще раз примите уверения искреннего уважения преданного Вам

Федора Достоевского.

341. А. Н. МАЙКОВУ

21-22 марта (2-3 апреля) 1868. Женева

Женева 20 (1) мар<та> - 2 апреля

Любезнейший и добрый друг, Аполлон Николаевич, во-первых, благодарю Вас чрезвычайно, голубчик, за исполнение всех моих поручений, которые оказываются очень хлопотливыми и за которыми Вам пришлось столько ходить. Простите, что мучаю Вас, но ведь Вы один человек, на которого могу понадеяться (что вовсе не составляет резону Вас мучить). Во-вторых, благодарю за привет, поздравление и пожелание счастья нам троим. Вы правы, добрый мой друг, Вы с натуры описали это ощущение быть отцом и с натуры взяли Ваши прекрасные слова: все совершенно верно. Я ощущаю, вот уж месяц почти, ужасно много нового и совершенно до сих пор мне неизвестного, ровно с той минуты, как я первый раз увидел мою Соню, до сей минуты, когда мы ее только что, общими стараньями, мыли в корыте. Да, ангельская душа и к нам влетела. Ощущений моих, впрочем, Вам описывать не буду. Они растут и развиваются с каждым днем. Вот что, голубчик мой, прошлый раз, когда я Вам писал в такой тревоге, я забыл (!) написать Вам то, об чем еще в Дрездене прошлого года мы условились с Аней (и об чем она мне ужасно попрекала за то, что я забыл теперь), - это то, что Вы у меня крестный отец Сони. Голубчик, не откажите! У нас так уж почти 10 месяцев как решено. Если Вы откажетесь, это будет несчастьем Сони. Первый крестный отец и тот отказался! Но Вы не откажетесь, друг мой. Присовокупляю, что Вам это не составит ни самомалейших каких-нибудь забот, а что мы покумимся, - так тем лучше. Крестная мать Анна Николавна - говорила она Вам? Сообщите мне, ради бога, Ваш ответ поскорей - потому что это надо для крещения. Вот уж месяц, а она еще не крещена! (так ли в России?) А Ваша крестница (я уверен в том, что она Ваша крестница) - сообщаю Вам - прехорошенькая, - несмотря на то, что до невозможного, до смешного даже похожа на меня. Даже до странности. Я бы этому не поверил, если б не видел. Ребенку только что месяц, а совершенно даже мое выражение лица, полная моя физиономия, до морщин на лбу, - лежит - точно роман сочиняет! Я уж не говорю об чертах. Лоб до странности даже похож на мой. Из этого, конечно, следовало бы, что она собой не так-то хороша (потому что я красавец только в глазах Анны Григорьевны - и серьезно, я Вам скажу!). Но Вы, сами художник, отлично хорошо знаете, что можно совершенно походить и не на красивое лицо, а между тем быть самой очень милой.