|
Вот почему чуть было и не упал в обморок. И, признаюсь, слабость сил продолжалась долго, всего два-три дня, как я совершенно вошел в себя. Но теперь, кажется, я опять по-прежнему и чувствую себя и сильным и свежим. Вот и всё, а потому беспокоиться нечего. То, что ты пишешь о 24-м числе, совершенно для меня ясно, и я в высшей степени с тобой согласен. Да и не долго ждать, всего девять дней. Только все-таки беспокоюсь, как-то ты довезешь детей? Аня, сообрази, что я скажу тебе: Наталью не привози, выбери прислугу более нянюшку, чем кухарку (ты мне говорила про какую-то на ваннах, к которой дети привыкли), а здесь я говорил Александре; она очень не прочь остаться в кухарках. Не думай, чтоб она не была работящая, лучше еще других и совершенно честная насчет денег и чистоплотная. А что же делать, если она готовит так, что я все могу есть. Таким образом, у нас будут на первый раз: кухарка, горничная, которую привезешь, то есть будущая няня, и Прохоровна, покуда можно, покуда дети к той не привыкли. Вот как я рассуждаю. Сама увидишь, что будет хорошо. Попробуй-ка (2) так.
Теперь середа вечером, и я до субботы буду, не разгибая шеи, сидеть. Так сошлось, что на этот № вся корректура (редакторская) моя, а потому до субботы и писать тебе не буду. Не беспокойся же обо мне, голубчик, будь здорова, проживите этот остаток лета весело. Целую тебя крепко и детей, Любу и Федьку, ангелов. - Ив<ан> Григорьевич вчера уехал в Москву и далее выбирать именье - примерно до 20 сентября. Целуй деток милых, будь весела, голубчик ты мой, обнимаю тебя бессчетно раз. (Полнокровия у тебя нет, а просто что-нибудь расстроено, потому и кричишь по ночам.) Твой весь Ф. Достоевский. (1) далее было: еще (2) было начато: Попробуй, как
494. А. Г. ДОСТОЕВСКОЙ 19 августа 1873. Петербург
Воскресенье 19 авгус<та>/73. Очень мне жаль, милый дружочек мой, что так напугал тебя. Это вот как вышло: 15-го, кажется, или 14-го я от тебя письмо получил и увидел из него, что ты очень о здоровье моем беспокоишься. Я и написал тебе тотчас, что я уже поправился (что и правда было) и всё приписываю излишествам и усталости. Письмо отправил и с 15 на 16 проработал всю ночь, а как стал поутру ложиться и уже лег, в 5 часов, вдруг вспомнил, засыпая, что ты писала в письме, что выезжать из Руссы надо или 24-го или 16-17-го, потому что 19-го все бросятся ехать и тесно будет. Я и подумал: вот она о здоровье моем беспокоится, письмо-то мое еще когда-то придет, а получит мое 2-е (тревожное) письмо, так и решит вдруг сгоряча ехать 16-17-го. Между тем погода великолепная, значит, лишать детей, раньше времени, воздуху. В Петербурге жарко, пыльно. Вскочил с кровати, приготовил телеграмму, оделся и снес ее в телеграф, благо в двух шагах, и сдал без 10 минут 6 часов, рассчитывая, что если б ты и сегодня, 16-го, ехать захотела, то всё еще тебя телеграмма может застать в Руссе и остановить поездку. Вот каким образом всё это вышло. Признаюсь, была у меня мысль: а ну как ты испугаешься! Да все-таки не думал, чтоб до такой степени. Живите себе, голубчики, там, докуда можно, ну а в конце-то месяца приезжайте. Я, Аня, очень много думаю о вашем путешествии. Теперь вот погода хорошая. По моим расчетам к 25 будет луна к полнолунию и ливмя дождь. Для детей надо иметь про запас настоящую зимнюю одежду. А в вагонах нужно спорить за места, настаивать. Только случаем иногда найдешь хорошее место. На Николаевской хуже всего в этом отношении. Я, Аня, ужасно занят работой, всё больше чужие работы переделываю, редактирую, просто как каторжный. Сам своему здоровью дивлюсь, что всё это выношу. Об 1000 мелких хлопотах тебе и не пишу; но есть, Аня, крупные хлопоты, серьезные, и всё это я предвидел заране. Серьезнейшее дело теперь - это паша квартира. Нельзя оставаться, Аня, говорю не горячась, с рассудком. Я пересказывал дело Анне Николавне, и она говорит, что нельзя оставаться. |
