Ваш Достоевский.

21 февраля/74.

521. А. Ф. КОНИ

Февраль 1874. Петербург

Милостивый государь Анатолий Федорович,

Позвольте мне от души поблагодарить Вас, во-первых, за отмену распоряжения о моем аресте и, во-вторых, за лестное для меня слово, написанное Вами обо мне в письме к многоуважаемой и добрейшей г-же Куликовой, с которою этот случай дал мне большое удовольствие ближе познакомиться.

Но Вам надо точнее знать о том, когда я буду в состоянии исполнить требуемое. В настоящее время я, кроме всего, езжу каждодневно лечиться сжатым воздухом, но полагаю, что к марту, может быть, и кончу лечение. А потому, если не станет это вразрез с Вашими соображениями, я, кажется, совершенно (и во всяком случае) буду готов исполнить приговор в самых первых числах марта.

Впрочем, если по каким-нибудь соображениям надо будет и ранее - то я, без сомнения, всегда готов. И того слишком довольно, что я теперь, на эти несколько дней, избавлен Вашими стараниями, за что еще раз позвольте отблагодарить Вас.

Примите уверение моего искреннего и глубокого уважения. Ваш покорный слуга

Федор Достоевский.

522. В. П. МЕЩЕРСКОМУ

1 марта 1874. Петербург

1 марта/74.

4 часа пополуночи.

Милый, любезнейший и многоуважаемый князь, ради бога, не считайте, что я беспрерывно желаю с Вами грызться и Вам противоречить по журналу. Возьмите лишь в соображение и могущее во мне образоваться настроение и мой личный взгляд и тогда поймете, что я не могу же не заявить моего мнения в деле, столь прямо касающемся и меня.

Я по поводу письма Полонского. Не понимаю Вашего характера: Вы говорили мне сами, что это так "мило (1) написано". Между тем это самая грубая нападка (2) на Вас, самое грубое искажение Ваших мыслей - искажение, в котором даже, может быть, есть и умысел, а не одна только современная грубость и тупость понимания современного дешевого (3) либерализма, к которому так многие прибегают из выгоды (начиная с свиньи-Тургенева и кончая вором Пальмом). Полонский пишет: "Вот если б вы написали про А, про Б, про Д, указали нам, назвали их, тогда и т. д.". Это самый нечестный прием, по моему мнению. Кто же такой прямой доносчик, чтоб указывать на всех поименно. Ведь я, например, ужасть как хотел написать про Ольгу Иванову, из процесса о подделке Тамбовских акций, как про тип бессознательно-въевшейся нигилятины, в самом отвратительном и полном виде, в девчонку, которая, может быть, и не слыхала никогда про нигилизм, - и указать на нее как на знаменье времени, да я же затруднился и нашел невозможным тащить ее на суд общества. Как же он требует указаний (то есть доносов правительству) на А и на Б, когда они, кроме осрамления, могли бы лишиться вследствие доноса вашего мест своих и даже попасть под дальнейшее гонение. Можно указывать на А и Б и прямо, но в том-то и беда, что при случае лишь, например, когда само правительство уже указало его, потянуло в суд и осудило, как Колосова, в вышеупомянутом процессе. (4) Вот какие иезуитские вещи в возражении Полонского. В этом возражении всё извращено и искажено. На две строки три нелогичности, а между тем написано в победном тоне, а Вы печатаете.

Может быть, Вы ответите в письме "Хорошенькой женщины". Я бы желал этого! От всего моего сердца! (5)

Но согласитесь, любезнейший князь, каково мне помещать такую пасквиль на нас и на журнал наш в нашем же журнале.

И потому я нашел нужным совершенно устранить себя в дальнейшем споре да и теперь сделать оговорку. Прочтите, пожалуйста, мою оговорку, сделанную на корректуре. Я не стою за каждое в ней слово. Надеюсь только, что Вы не найдете ее в чем-нибудь задевающею Вас как писателя. Если что найдете сообщите для разъяснений. Вы не поверите, как раздражило меня это дешево-либеральное возражение Полонского.

Крепко жму Вам руку.