Ф. Достоевский.

843. А. Е. КОМАРОВСКОЙ

19 февраля 1880. Петербург

Многоуважаемая графиня,

Изо всех сил постараюсь быть, если только какой-нибудь самый экстренный случай (а таковые могут явиться) не задержит меня. Во всяком случае, сочту долгом исполнить Ваше желание прежде всего другого.

Примите уверение в глубочайшем моем уважении,

Ваш слуга

Федор Достоевский.

19 февр<аля>/80.

844. П. П. КАЗАНСКОМУ

23 февраля 1880. Петербург

23 февраля/80

Милостивый государь Павел Петрович,

Полчаса после Вас я опомнился и сознал, что поступил с Вами грубо и неприлично, а главное, был виноват сам, - а потому и пишу это, чтоб перед Вами извиниться вполне. Если пожелаете, то приеду извиняться лично; но замечу, однако, (как необходимую подробность), что г-на Шера я назвал чер<вонным> валетом отнюдь не в прямом (юридическом) значении, а просто выбранил его первым попавшимся словом, не сопрягая с ним значения прямого, какое имеет слово валет. Это отнюдь.

Грубость же, которую сказал Вам в лицо, я выговорил уже после Вашего обращения ко мне с словами: "После того Вы сами червонный валет". С словами, обращенными Вами ко мне.

Но этими объяснениями не оправдываюсь, равно как и болезненным моим состоянием, которое вполне сознаю, а наконец, и беспокойным состоянием нашего времени вообще, мысль о котором приводит меня в болезненное расстройство, что было уже неоднократно в последние дни. Все эти объяснения (как оправдания) были бы для меня постыдными. Я виноват вполне, и так, что никакими объяснениями и сам не хочу себя оправдывать.

Но если я прошу прощения, так вполне и искренно то желал бы, взамен, лишь одного, милостивый государь: именно чтоб Вы обратили внимание на мотивы, которые заставили меня так поступить: ведь не из страха же перед Вами личного? Что могли бы Вы мне сделать страшного и чем бы могли меня испугать? Не из заботы же, наконец, об этом несчастном наследстве, которое никак не может разделиться (хоть бы его вовсе не было)? И даже не из боязни же, наконец, общего мнения обо мне делаю это: характер мой больной знают очень многие, хотя очень многие, чрезвычайно уважаемые всеми люди, любят меня и несмотря на мой нелепый характер, прощают мне мои выходки вероятно, ради чего-либо другого во мне заключающегося. Но об этом не к месту: я прямо хочу лишь сказать, что если прошу у Вас теперь прощения, то делаю это потому, что так мне велит моя совесть и что слишком мучают ее угрызения. Вот как хотелось бы мне, чтоб Вы поняли. - Еще раз подтверждаю, что ругательные слова были лишь ругательства и что я не сопрягал с ними никакого фактического значения. Пустые слова, в которых прошу прощения.

А засим, милостивый государь, зависеть будет от Вас: извинить меня или нет? Я ведь не претендую вовсе на то, что Вы меня почему-либо должны извинить ввидах того, что я написал такое повинное письмо. Вовсе нет. Поступите, как Вам будет угодно.

Примите уверение в моем совершенном уважении.

Ваш покорный слуга

Ф. Достоевский.

845. П. И. ВЕЙНБЕРГУ

6 марта 1880. Петербург

Буду читать или отрывок из жизнеописания старца Зосимы ("Братья Карамазовы"), "Русский вестник" 79 года, или из романа "Подросток", рассказ о купце, часть

3-я, стр. 54-67.

Ф. Достоевский.

846. В. П. ГАЕВСКОМУ

21 марта 1880. Петербург

21 марта/80

Многоуважаемый Виктор Павлович,

Извините, ради бога, что не сейчас отвечаю Вам. Но надо было справиться у студентов университета, которым я обещал читать на предстоящем публичном (в пользу студентов) вечере, когда именно их чтение, так как они приглашали меня 5 дней тому назад, тоже на 30 марта.