– Вы мерзавец, – мрачно сказала Амалия. – Подлый мерзавец!

– Сударыня, – произнес граф как бы в пространство, – я понимаю ваши чувства, но должен вам заметить, что я никому не позволяю оскорблять себя в своем доме.

Амалия поднялась с места. Скарамуш мгновенно вскочил на ноги, настороженно следя за ней. От красивой молодой женщины исходила такая волна ненависти, что собака на мгновение даже испугалась.

– Назначьте вашу цену, – почти умоляюще попросила Амалия.

Граф насмешливо улыбнулся:

– Я ее уже назначил. Вы, кажется, невнимательно слушали.

– Ну что ж. – Амалия оскалилась, медленно сложила злополучный вексель и спрятала его обратно в ридикюль. – Мой ответ – нет.

– А мой ответ – я продам эти письма англичанам, – повторил граф де Монталамбер. – Вы готовы к такому повороту, баронесса?

Амалия стиснула в руках ридикюль. Он блефует, шепнул ей вкрадчивый внутренний голос. И вовсе нет, возразил ему голос здравого смысла. Если эти бумаги попадут к англичанам, неприятностей не избежать, а организовать передачу писем – легче легкого. Но что же ей делать? Согласиться на предложение этого мерзавца и стать его любовницей? «Ни за что!» – ужаснулась Амалия. Стало быть, оставался единственный выход.

– Денег вы не хотите, – промолвила она, стараясь казаться спокойной, хотя ее так и подмывало сотворить с собеседником что-нибудь нехорошее. – Даже сто тысяч франков?

Монталамбер покачал головой:

– Нет.

– А сто двадцать тысяч?

– Нет. Ни сто двадцать, ни сто пятьдесят.

Дурочка, думал он. Маленькая глупая дурочка. Неужели она не понимает, как высоко он ее ставит? Ей же должно льстить, что он поставил ее выше таких денег! Но баронесса Корф не умела мыслить подобными категориями.

– Я могу подумать? – спросила она.

Граф метнул на нее быстрый взгляд. Понятно. Мы уже начали колебаться. Еще немного, и она уступит.

– Три дня, – сказал он.

– Неделю, – ответила баронесса Корф.

– Хорошо, – легко согласился граф. – Но помните: через неделю меня уже никто не остановит, я продам письма англичанам.

«Ну, это мы еще посмотрим», – сказала себе Амалия, выходя из комнаты.

Видя, что гостья исчезла, Скарамуш с облегчением мотнул головой и ткнулся носом в руку хозяина. Монталамбер рассеянно погладил его.

– Прелестная женщина. И глаза у нее с искорками! Такой у меня еще не было, Скарамуш. Честное слово! – Граф оживленно потер руки.

«Хозяин, – говорили глаза собаки, – не играй с ней, не надо! Она же опасна! Она вовсе не такая, какой кажется!»

Но люди не умеют читать мысли собак. А жаль.

Граф Шереметев переменился в лице.

– Как! Он не хочет брать семьдесят пять тысяч франков?

– Нет. – Амалия мотнула головой. – Он дал мне понять, что намерен заключить сделку с англичанами.

– Но, Амалия Константиновна, – пролепетал посол, когда вновь обрел дар речи, – этого ни в коем случае нельзя допустить! Сами знаете, какие у нас сейчас отношения с Англией…

– Знаю. Поэтому мне понадобится ваша помощь.

– Все, что вы захотите! – поспешно ответил Шереметев.