Кроме того, я думаю, можно подождать с мытьем окон, сейчас на них легкая и красивая дымка, которую и трогать не стоит.

P. S. Не говорите ничего Фагерхольмихе. Откровенно говоря, я очень веселилась, вышвыривая ее хлам.

Камилле Аллеён

«Между нами, женщинами…»

Милая фрёкен Аллеён!

Спасибо за любезное письмо. Но, к сожалению, дело обстоит так, что я не представляю возможным принять Ваше предложение — составить анкету, посвященную проблеме старости и ее радостей.

Можно, конечно, сказать, что хоть это и трудно, но по-настоящему интересно, — но к чему описывать само собой разумеющиеся неприятности и пытаться сформулировать, что ты при этом чувствуешь!.. Эта проблема, как мне кажется, относится к области частной жизни и чужда всяческим определениям.

Моя дорогая фрёкен Аллеён, боюсь, Вам не удастся получить честные ответы на Ваши вопросы.

Туве Янссон

Карин, мой друг

1

Однажды мы с мамой поехали в Швецию и жили у маминого брата и бабушки — маминой мамы — в их большом доме, который принадлежал дедушке — священнику. Там полным-полно было дядюшек и тетушек, а также их детей.

Карин старше меня на семь месяцев и к тому же она красивая. Она приехала из Германии. Я люблю ее.

В один прекрасный день мы возвели трон Богу на лугу перед домом, об этом мне хотелось бы рассказать. Когда Божий трон был готов, мы украсили его маргаритками и танцевали вокруг него. Вообще-то это была идея Карин.

А позже случилось нечто страшное, теперь — время спустя — я не знаю, как это произошло, но я подбежала к трону и уселась на него. Карин прервала танец, она была в ужасе, да и я тоже. Подозреваю, мы ожидали, что на нас обрушится кара небесная.

Всего лишь несколько секунд осмелилась я остаться на троне, но и этим недолгим временем я воспользовалась для того, чтобы попытаться понять: как ощущаешь себя, если ты всемогущ? Я, правда, не успела ощутить это по-настоящему.

Это случилось вчера. Карин сказала только одно, она сказала: «Я прощаю тебя!» И больше не пожелала говорить со мной. Она — добрый друг Бога, и все об этом знают. Об Иисусе она говорит не так уж много, а ведь Он смог свершить ничуть не меньше чудес, чем Бог.

Теперь я размышляла об одном, то есть об Иисусе и Иуде. Иисус очень хорошо знал, что Иуда должен предать его: Иуде заранее предопределено, как должно вести себя; он не мог поступить иначе, поскольку то было божественным предопределением. И было решено: Иуда должен потом пойти и повеситься и стать величайшим негодяем мира. Ну ладно! Я спрашиваю: справедливо ли это? А потом, после всех своих проступков и кошмарных угрызений совести, Иуда, вероятно, был прощен, поскольку тот, кто раскаивается в последнюю минуту, всегда бывает прощен Богом и Иисусом. Мамин брат, дядя Улоф, сказал однажды, что у них есть copyright на прощение, этими словами он имел в виду, что никакое обычное прощение нельзя принимать всерьез. Он сказал маме: «Эти слова о том, чтобы дать кому-то рождаться во грехе и заставить мучиться угрызениями совести, а потом весьма благородно простить! О чем они говорят?»

Но дядя Улоф на самом деле не верит в Бога, и это ужасно. А в остальном он очень хороший. Я размышляла. Тот, кто прощает, собственно говоря, всегда выше других, а тот, кто прощен, чувствует себя несчастным. Я не знаю, кого бы мне простить, чтобы ощутить себя выше. То, что дядя говорил: Бог, мол, заставляет испытывать угрызения совести, — абсолютная правда. Я так думаю: ведь что ни делаешь, все одинаково плохо, одинаково плохо с самого начала, потому как ты рожден во грехе и все время вынужден просить о прощении. Думаю, это довольно утомительно.

А теперь я расскажу кое-что приятное, это случилось, когда я нашла бабушкину книгу о миссионерах, которые обращали в другую веру язычников.