Валяются в столе три недописанных рассказа. Конец придумала, начало записала, а в середине — скучно. И здесь еще до начала вижу конец, и не то чтобы скучно, а сил своих жалко.

Вот он — «младого утра краше». Длинный, как вздох о невозможном.

Все-таки хорошо, что я зимой не умерла.

Спустя два дня звонит мне один мой старинный знакомый.

— Привет, матушка. Видел тебя надысь. На бульваре. С розами. И с прелестным юношей. Сыночек твой гак подрос?

— У тебя склероз, старичок. Ты даже забыл, что у меня нет сыночка, а вовсе даже дочка.

— А кто же тогда сей отрок?

— Не твое собачье дело.

— Фи, как грубо. Совсем плохая стала. Грубости, юноши. Лечись, душа моя.

— А что, это — патология?

— Да нет, с твоей стороны — вроде бы нормально. А с ним — явно не в порядке. На старушек тянет.

— Спасибо за диагноз. Значит, буду общаться с патологичными юношами, коль ровесники способны только на телефонные звонки.

— Ну отчего же? Я и зайти могу.

— Побереги свою подагру. При очном общении ты сможешь сделать то же, что и по телефону. Чао, козлище!

Какая гадость! Ну и я хороша…

Бывает сон, как жизнь. А тут все наоборот. Возвращаюсь с работы. Дверь в квартиру открыта. Вхожу в прихожую и вижу, что открыта и дверь в мою комнату, и дверь во двор, на черный ход. Из моей комнаты выходит Толя, которого я сто лет не видела. Иду ему навстречу и вижу, что из двери, ведущей во двор, появляется председатель строительного кооператива некто Геллер. И мы из трех дверей одновременно идем к середине большой нашей прихожей, которая в нашей коммуналке играет и роль кухни. Толя первым добирается но меня, как-то небрежно целует в висок, и они вместе: Геллером направляются к черному ходу.

— Куда вы?

— Сейф сгружать.

Иду за ними и вижу, как в наш длинный и узкий хвор, весь перечерченный веревками с бельем, въезжает грузовик. Задом. Бабки длинными шестами приподнимают веревки, и машина проезжает под ними. Пятится к моему крыльцу. Останавливается. Геллер, Толя и шофер сгружают огромных размеров старый какой-то грязный банковский сейф. Тащат его на площадку к моей двери.

— Зачем?

— А вы же говорили, что неплохо бы ящичек для керосина, чтобы канистру ставить. Вот!

Ящичек… Соседки уходят. Геллер уезжает на грузовике.

Толя ворчит:

— Ну, мать, у тебя фантазии. Чуть пупок не развязался. Заехал в гости, а тут сейфы таскать.

Входим в комнату.

— А розы-то, розы! Ну просто не продохнуть. Ишь, цветочки носит, лучше бы сейфы грузил. — Толя каламбурит. — А то до роз дорос, юнец паршивый.

— Ты его возраст по розам определил? — очень невинно интересуюсь я.

— Нет, по твоей роже. Сама сияешь, как…

— …как новый сейф. Ну чего ты злишься? Пятнадцать лет знакомы, мог бы сам хоть раз цветочки принести.

— Принес уже. Но ты же ничего не видишь.

Действительно, на подоконнике в высокой вазе роскошные хризантемы. Н-да…

— А где мой ребенок?

— Впустила меня, а сама унеслась за хлебом. Сказала, что ты придешь скоро, будешь голодная и злая.

Приходит дочка. Приносит запах хлеба и сам хлеб тоже. Косится на цветы, высказывается:

— Уже успела сообщить, что Супер Стар — твои любимые розы?

— Сам догадался, — очень спокойно отвечаю.

— Догадливый.