Вы, разумеется, помните — правда, вы не можете помнить того, что никогда не читали, хотя бы по той простой причине, что на страницах книги еще не успела высохнуть типографская краска, — что в рассказе речь идет о таинственном буэнос-айресском кружке единомышленников, объединенных любовью и нежностью к вам, к актрисе, которую в рассказе зовут Гленда Гарсон, но о ее ролях в кино и театре говорится с достаточной определенностью, чтобы ваш любой почитатель мог бы узнать именно вас. Рассказ очень прост: члены кружка так любят Гленду, что не могут смириться с тем, чтобы ваше актерское совершенство — чего жаждет и требует истинная любовь и чего, несомненно, стремились добиться вы во время съемок — портили посредственные режиссеры. Как в любом произведении, предполагающем катарсис, кульминацию, связанную с очистительной жертвой, правдоподобие в этом рассказе уступает место поискам сокровенной извечной правды; так, члены кружка делают все возможное и невозможное, чтобы добыть копии фильмов, и вырезают либо переделывают неудачные эпизоды, исправляя непростительные промахи оригинала. Полагаю, что вы, как и они, не станете печалиться по поводу практической невозможности подобной операции, каковая и описана в новелле без лишних подробностей; все свершается благодаря вере и деньгам; наконец члены кружка завершают работу и переживают счастье седьмого дня творения. Счастье — главным образом потому, что в этот же день вы объявляете о своем уходе из театра и кино, — сами того не зная, вы завершили работу кружка, которую время и новые фильмы могли бы свести на нет, и придали ей окончательное совершенство.

Сами того не зная… Ах, Гленда, я — автор рассказа, но сейчас я вовсе не уверен в том, что представлялось мне таким понятным, когда я писал его. Сейчас ко мне пришел ваш ответ, и что-то, не имеющее ничего общего с доводами рассудка, вынуждает меня признать, что уход Гленды Гарсон из кино — неоправдан, неестествен, слишком связан с деятельностью неведомого вам, далекого кружка. Но я продолжаю пересказывать новеллу, хотя сейчас ее финал кажется мне ужасным, тем более потому, что я должен рассказать его вам, но не сделать этого — нельзя, потому, что таков действительный финал новеллы, и вот уже добрых десять дней его знают читатели в Мехико, а главное, потому, что его знаете вы. Все просто: год спустя Гленда Гарсон решает вернуться в кино, члены кружка узнают об этом из газет и, удрученные, вынуждены признать, что невозможно вновь начать работу, которую они ощущают как законченную, полностью завершенную. Им остается только один способ защитить совершенство сделанного, достигнутое с таким трудом счастье: Гленда Гарсон не будет сниматься в объявленном фильме, кружок сделает все необходимое, чтобы этого не случилось никогда.

Таков, как вы видите, один из рассказов в книге — с налетом фантастического или невероятного; подобным образом построены и остальные новеллы сборника, врученного мне издателем перед самым моим отъездом из Мехико. То, что вся книга названа по этому рассказу, объясняется тем, что только в нем звучала для меня несколько ностальгическая влюбленность, какую ваши имя и образ пробуждают во мне с тех пор, как в лондонском театре «Олдвич» я увидел шелковый бич ваших волос, хлещущий по обнаженному торсу маркиза де Сада; уже не помню, когда я выбрал заглавие для всей книги, отделив таким образом эту новеллу от остальных в сборнике, и, вынеся ее название на обложку, придал ей дополнительный вес; так же и для вашего последнего фильма, который я видел три дня назад здесь, в Сан-Франциско, кто-то выбрал название «Hopscotch», кто-то, кто знает, что это слово переводится как «Игра в классики».