Что тут понимается под идеократией? Можно кратко охарактеризовать ее как совокупность людей, которые имеют — или им кажется, что имеют, разницы тут нет — некую цель высшего порядка, принципиально отличную от целей, ориентированных исключительно на все более изощренное удовлетворение тех или иных физиологических потребностей. Эта высшая цель является суперавторитетом и суперценностью вне зависимости от того, как она влияет на поступление материальных благ.

Конечно, тут существует постоянная опасность срыва к тоталитаризму. Идеократия всегда чревата тоталитаризмом. Когда суперцель начинает требовать человеческих жертв, когда человек опять-таки становится сырьем прогресса, понимаемого здесь уже не как совершенствование средств, облегчающих животное потребление, а как продвижение к суперцели, к власти приходят и цепляются за нее до последней капли чужой крови упыри.

Но эти две крайности, по всей видимости, есть не более чем правый и левый рельсы, по которым прут локомотивы истории. Они — лишь проявление человеческих метаний между крайностями двух взаимодополняющих и взаимоисключающих инстинктов: видового и индивидуального сохранения. Грустная историческая практика показывает, что те общества, которые обеспечивают меньшую защищенность и меньшую обеспеченность индивидуума, как единое целое куда более обеспечены перспективой, нежели те, которые якобы пекутся о каждом отдельном человеке как об абсолютно самодостаточном объекте. Тоталитаризм есть доведение до чреватого гибелью всего общества абсурда проявление видового инстинкта. Демократия, оберегающая идеалы свободы и прогресса за счет девяти десятых человечества, есть чреватое гибелью всего общества доведение до абсурда инстинкта индивидуального.

Следовательно, предложенный Зубаковым сценарий кардинально меняется. Если Россия продолжает стучаться в общеевропейский дом, куда ее все равно будут пускать ровно в той степени, в какой нужно, чтобы удерживать ее от сближения с Востоком и держать в изоляции, если она вдогон Западу строит общество потребления, которому уже нечего потреблять — тогда экологический крах всей земной цивилизации неизбежен. Пусть Америка успеет создать своих киборгов — для меня это все равно конец земной цивилизации, конец рода людского.

Но Россия может попытаться еще раз примерить традиционный для нее венец лидера или по крайней мере вдохновителя альтернативных путей развития. И в союзе с идеократиями Востока попытаться и впрямь приостановить сползание в пропасть.

Именно восточные общества существовали тысячи лет и не погубили даже своих регионов, а европейское, этот сытный и сладкий рак планеты, ухитрилось сожрать и свою, и чужую биосферу за каких-то три века индустриального развития. Да, сейчас там опамятовали и, насколько это возможно, чистятся у себя. Но именно у себя, во многом за счет менее, так сказать, цивилизованного, окружения, и затрачивают на это такие средства и ресурсы, которыми никто, кроме них, не располагает — а потому и опыт их экологической самоочистки ни для кого, кроме них самих, не применим. Да, локальные рукотворные кризисы экологии на Востоке бывали. Но именно они и дали восточным культурам опыт их преодоления без малейшего нарушения биологической природы человека и по дешевке, исключительно на духовной основе. Что делает этот опыт для нас весьма небезынтересным — ведь вбухивать триллионы в экологию мы не можем. Но недаром даже и среди богатых именно японцы, столкнувшись с промышленным экологическим кризисом у себя, справились с ним умнее и проворнее всех — насколько это вообще возможно в одной, отдельно взятой стране при неуклонном ухудшении глобальной ситуации. Именно в традиционных обществах Востока природа обожествлялась испокон веков. Именно на организационно-целевой синтез православной традиции с ее презрением к прижизненному успеху и к материальным благам, с одной стороны, и, с другой — религиозных традиций Востока с их аскезой и предельной бережностью к природе, имело бы смысл надеяться — если вообще надеяться на что-нибудь, кроме как на американский чип в мозгах.