Это посчитано. Между тем такая потеря более чем вероятна — Сахара ползет на юг, Конголезский оазис под угрозой. Вы понимаете? Вы это понимаете? Есть, конечно, несколько перспективных направлений работы, даже очень перспективных, но у нас может просто не хватить времени.
Он замолчал. Я ждал.
— Абрахамс в тупике.
— Видимо, это не перспективное направление, — сразу сказал я. Будто тяжеленные камни провернул во рту. Как тяжело, как мерзко врать… и кому… Чарышев внимательно посмотрел на меня, в его глазах было какое-то запредельное понимание и запредельная усталость.
— Это самое перспективное направление, — мягко проговорил он. — Я в этом… убежден.
— Вы не специалист.
— Доктор Гюнтер, — проговорил Чарышев. — Соломину проблема по плечу. Мы ведь с вами оба знаем… что это за талант.
Былые обстоятельства вынудили его на время оставить научную деятельность, но они изменились. Семья его прочна и надежна. Как видите, я в курсе и говорю не безответственно. Помогите нам. Он твердит, что все забыл. Мы предлагали ему мнемостимуляторы, но он даже от этого отказался. Он отказывается от всяческого сотрудничества. Я не могу этого понять.
— Это его право.
— Человечество, доктор, — произнес Чарышев.
У меня кружилась голова, я видел Чарышева как бы сквозь туман или залитое водой стекло. С тех пор как Женька разбудил меня, прошло уже восемь часов, и я ни на минуту не сомкнул глаз.
— Что такое — человечество?
Чарышев снял очки, и его глаза стали совсем беззащитными.
— Это — выше всего, — медленно проговорил он. — Это не просто суммы — я, ты, он… Цивилизация, прошедшая миллион адов от пещер до звезд… Кроме этого нет ничего, доктор. Ничего.
Я молчал. Чарышев очнулся, надел очки.
— Понимаете?
— Понимаю, — выговорил я. Что я мог еще сказать?
Он сидел сгорбившись. Над головой его недвижимо летела гипнотически прямая вереница портретов.
— Что делать — ума не приложу, — тяжело сказал он.
…Глубоко внизу текли назад бескрайние бурые равнины, чуть озаренные тлеющим справа туманно-желтым восходом, кое-где украшенные накрененными остовами догнивающих деревьев и — изредка — мерцающими провалами затянутых грязной накипью болот.
5
— Ребята знают? — спросил я, садясь.
Женька пожал плечами.
— Сережка давно выключил радио — знает, что мы бы звонили ему по десять раз на дню. А Вадик не поймет… наверное.
— Жека, — тихо сказала Марина. — Ты действительно ничего не помнишь?
Секунду Женька пытался сдержаться. Честно пытался — я видел, как дергались его острые скулы, выпрыгивая из-под сети морщин и снова утопая в ней.
— Да!!! — завопил он. — Я все забыл! И уже не вспомню!
Марина съежилась от его крика — ей показалось, он обвиняет ее. Мне тоже показалось. Преодолевая головокружение, я подошел к Женьке вплотную, краем сознания понимая, насколько я смешон в этой роли.
— Если ты еще хоть раз повысишь голос… — угрожающе сказал я, не доставая ему даже до плеча.
— Энди, не надо, — устало произнесла Марина. — Он не виноват.
— Виноват… Я подлец, рецидив, все правильно они сказали. Но что я могу поделать! — опять закричал Женька, хватаясь за голову ручищами. — Я не знаю, как делать из вакуума вещество! Не знал и не знаю!
— Спокойнее! — крикнул я. |