Изменить размер шрифта - +
Оскоплены не только сознание, но и души людей, отныне каждый человек — остров, вопреки великой формуле Джона Донна, отделенный от других непреодолимым океаном равнодушия и безразличия к чему бы то ни было на свете, кроме собственной персоны; общество загнано в тупик — развитие хомо сапиэнса остановлено, остановлено историческое время. И этот мир более благостен и покоен, чем любое из десяти небес дантовского рая, и более страшен, чем любой из девяти кругов ада великого флорентийца.

Интересно, что Летем не говорит ничего о том, кто стоит за этими процессами, кто манипулирует изменениями в жизни социума, кому, иными словами, выгодно все, что происходит с жителями страны. Мы не знаем, кто правит в мире Летема, какой принцип лежит в основе изображенного им общества: «олигархический коллективизм», как у Орвелла, деление на классы, как у Хаксли, господство технократии, как у Замятина или Азимова в «Конце Вечности». Но эта обезличенность власти страшнее, чем ее персонификация, чем те воплощения социального зла, которые мы видим в великих антиутопиях нашего века.

Герой романа Летема не выступает против этого мироустройства. Меткалф — не борец с антигуманной системой, она, вообще-то говоря, его до поры до времени устраивала, и он не пытался ее изменить, поскольку нашел в обществе свою «экологическую нишу». В отличие от героя классической антиутопии, начинающего сомневаться в непогрешимости общества, Меткалф не выражает гражданского неповиновения. И если классическая антиутопия начиналась с неведения героя и заканчивалась его прозрением (а потому — чаще всего — его смертью), то герой Летема хорошо знаком с окружающим его миром, его закулисными пружинами, не питая никаких иллюзий относительно его морали.

Хотя Меткалф не восстает против общества, но, столкнувшись с порожденными им несправедливостью и жестокостью, начинает борьбу, защищая право человека быть свободным и счастливым. После «пробуждения» герой понимает, что большая и, наверное, лучшая часть его жизни уже прошла, дальше его ждет доживание, а потому он не думает о себе. Меткалф приходит к пониманию того, что нет ничего важнее, чем делать добро, помогать тем, кто слаб и немощен. Собственно, это и авторская позиция тоже, которую мы воспринимаем опосредованно. Сам Летем ни разу на протяжении повествования не морализирует и не поучает, но нет сомнения в том, что он — на стороне Меткалфа. И автор поддерживает героя в его стремлении восстановить справедливость в «отдельно взятой» ячейке социума, карая Джоя — конкретного носителя социального зла.

Протест героя против бесчеловечности системы бесперспективен, но не протестовать герой не мог. Противостоя злу, он утверждает человечность, нравственное начало в бездушном мире. Потому роман Летема не о грядущем, а о нынешнем — впрочем, как и вся хорошая фантастика, как это сформулировал в свое время Рей Брэдбери: «Мы будущее не предсказываем — мы его предотвращаем».

Детектив, по сути дела, утопия: писатель создает мир, в котором добро одерживает верх (или по крайней мере не терпит поражения). Такая модель сама по себе фантастична, ибо в мире реальном, нам знакомом, чаще, увы, происходит обратное. Но в литературе, в мире вымышленном, добро торжествует, зло побеждено, и мы закрываем книгу с надеждой и верой.

Быстрый переход