И все мальчики вытянули шеи, чтобы легче было заглянуть в будущее.
— Прошли годы… Кто эта изящная женщина неопределённого возраста, выходящая из вагона на лондонском вокзале?
— Ах, Венди, кто она? — закричал Задавака, словно он слышал эту сказку впервые.
— Неужели это?… Да… Нет… Да, так оно и есть… Неужели это прекрасная Венди?!
— О-о!
— А эти два рослых юноши, что с таким достоинством идут рядом с нею? Неужели это Майкл и Джон? Да, так и есть!
— О-о!
— «Смотрите, дорогие братья, — говорит Венди, указывая наверх. — Окно открыто! Вот награда за нашу веру в материнскую любовь». И они влетели в окно, к маме и папе. Задёрнем же занавес над этой счастливой сценой, ибо перо не в силах её описать.
Вот и вся сказка. Мальчикам она нравилась так же, как и самой рассказчице. Всё в этой сказке так, как должно быть, правда? Мы улетаем, словно самые бессердечные существа (дети все таковы, но они так милы!), живём, ни о ком не думая, а потом, как только нам потребуется особое внимание, мы благородно возвращаемся домой, уверенные, что нас встретят объятиями, а не шлепками.
Так велика была их вера в материнскую любовь, что они решили: ещё немножко можно ни о ком не думать!
Но у одного из них не было этой веры, и, услышав конец сказки, он глухо застонал.
— Что с тобой, Питер? — вскричала Венди, подбегая к нему. Она решила, что он заболел, и осторожно пощупала ему живот.
— Где у тебя болит?
— Это совсем другая боль, — сказал Питер загадочно.
— Какая же? Говори!
— Венди, ты не знаешь, что такое матери!
Мальчики в ужасе окружили Питера, его волнение их напутало, и он поведал им то, о чем молчал до сих пор.
— Было время, — сказал он, — когда и я, как вы, думал, что моя мама всегда будет держать окно открытым, и я не возвращался много лун подряд, но вот наконец я прилетел домой. И что же? Окно было заперто, потому что мама совсем забыла обо мне, а в моей кровати спал другой мальчик!
Не знаю, так ли всё было на самом деле, но Питер так думал, и это их испугало.
— Ты уверен, что мамы все такие? — Да!
Так вот, значит, какие они! Изменщицы, жабы!
Значит, лучше не рисковать, подумали они. Уж кто-кто, а дети знают, когда следует уступить.
— Венди, вернёмся домой, — закричали Джон и Майкл разом.
— Хорошо, — согласилась она, крепко обнимая братьев.
— Сегодня? — вскричали, растерявшись, пропавшие мальчишки.
В глубине сердца (или того, что каждый из них называл своим сердцем) они твёрдо верили, что могут прекрасно обойтись и без мам, — это только мамам кажется, будто без них нельзя обойтись.
— Сию же минуту, — ответила Венди решительно, потому что в голову ей пришла ужасная мысль: «А что, если мама уже надела — хотя бы частично — траур?»
В своём волнении она и не подумала о том, каково сейчас Питеру, она только строго сказала ему:
— Питер, ты всё устроишь, что нужно?
— Пожалуйста, — ответил он так спокойно, будто она попросила его передать орехи.
Они и не подумали сказать: «Как жаль, что приходится расставаться!» Если ей это не пришло в голову, то уж Питер сам ни за что этого не скажет! Но, конечно, ему было очень горько, и он так рассердился на взрослых, которые вечно всё портят, что, вылезая в своё дерево, он нарочно стал дуть с быстротой пять раз в секунду. Дело в том, что на острове существует поверье, будто стоит тебе дунуть, как тут же кто-то из взрослых умирает, а Питеру хотелось поскорее им отомстить. |