Видишь ли, даже во сне Питер выглядел страшно самонадеянным. Приоткрытый в улыбке рот, повисшая вниз рука, нога, согнутая в колене, — во всей его позе было такое самодовольство, какого ещё не видывал свет. И надо же, чтобы именно таким увидел его человек, чрезвычайно болезненно воспринимающий это свойство! Сердце у Крюка окаменело. Если бы оно и разорвалось теперь от ярости на тысячу кусочков, каждый из них вырвался бы из его груди и кинулся бы на спящего обидчика.

Хотя тусклый свет от ночника падал на кровать, в которой спал Питер, Крюк стоял в темноте, и, когда он решился шагнуть крадучись вперёд, он неожиданно наткнулся на преграду: это была дверца от дерева Малыша, не доходившая до притолоки. Поначалу Крюк её не заметил, так как смотрел поверх неё. Он попытался её открыть, но, к ярости своей, обнаружил, что она заперта изнутри, а задвижка так далеко внизу, что ему не дотянуться. Его воспалённому воображению представилось, что в лице и во всей фигуре спящего Питера самонадеянности ещё прибавилось, и он затряс дверь, а потом налёг на неё всем телом. Неужто Питеру и на этот раз удастся спастись?

Но что это? Злобному взору Крюка представился стакан, в который Венди налила лекарство для Питера, — стакан стоял на приступочке, совсем близко от Крюка. Он тут же разгадал, что в стакане, и понял, что теперь Питер в его власти.

Чтобы не попасть живым в руки врагов, Крюк всегда носил с собой смертельный напиток — он изготовил его сам, смешав яд из множества колец с секретом, которыми он в своё время завладел. Он долго кипятил эту смертельную смесь, пока не получил совершенно неизвестную науке жёлтую жидкость, которая, возможно, была самым ужасным ядом из всех существующих на земле.

Он добавил в стакан Питера пять капель этой жидкости. Рука его дрожала — впрочем, скорее от радости, чем от стыда. Он не смотрел на спящего, не потому, что боялся пожалеть его, а просто чтобы не пролить ни капли яда. Затем он кинул на Питера долгий торжествующий взгляд, круто повернулся и с трудом влез в дерево. Когда он выбрался наверх, можно было подумать, будто сам дух зла вырвался из заточения на волю. Надев шляпу набекрень, он завернулся в плащ, словно стремясь укрыться от ночи (только сам он был чернее самой кромешной тьмы), и, бормоча что-то себе под нос, скрылся меж деревьев.

А Питер всё спал. Свеча оплыла и погасла, комната погрузилась во мрак, а он всё спал. Было, должно быть, часов десять по крокодильим часам, когда он внезапно проснулся и сел на кровати. Он не знал, что его разбудило. Но тут он услышал, как кто-то тихонько стучит в дверь.

В ночной тишине этот осторожный стук казался почти зловещим. Питер нащупал в темноте свой кинжал и крепко сжал его в руке. Потом он крикнул:

— Кто там?

Долгое молчание было ему ответом, потом снова раздался стук.

— Кто ты? Отвечай! Тишина.

Питер пришёл в восторг — пуще всего в жизни он любил этот восторг. В два прыжка он очутился у двери. Его дверь доходила до самого верха, не то что у Малыша, и что за ней — он не знал; не видел его и тот, кто находился за дверью.

— Отвечай, а то не открою! — крикнул Питер.

В ответ послышался нежный звон:

— Впусти меня, Питер.

Динь! Питер распахнул дверь. Динь влетела в комнату, вся растрёпанная и взволнованная, лицо её раскраснелось, а платье было заляпано грязью.

— Что случилось?

— Ни за что не отгадаешь! — вскричала Динь. — Попробуй догадайся с трёх раз!

— А ну, выкладывай! — заорал Питер.

И в одной сбивчивой фразе, длинной, как бумажная лента, которую фокусник в цирке вытягивает изо рта, она рассказала ему о том, что пираты схватили Венди и мальчиков.

Сердце бешено запрыгало у Питера в груди. Венди связана, Венди на пиратском корабле! Та самая Венди, которая так любила, чтобы во всём был порядок!

— Я спасу её! — крикнул он и бросился к оружию.