По какой-то неведомой причине весь Стейтен-Айленд, даже самые дорогие его участки вроде Принсес-Бей, имеет слегка неряшливый вид, будто люди много лет назад махнули рукой на его красоты и перестали поддерживать порядок. Даже огненно-красная краска тускнеет на здешнем воздухе, становясь бледной и грязной. Весь остров производит такое же унылое впечатление, как и обслуживающий его паром.
На проспекте Гугенотов царил тот же вездесущий дух. Я шел мимо слегка обшарпанных домов, неухоженных полей и рощиц и редких возделанных участков земли, на которых кое-где стояла рядами высохшая пожухлая кукуруза. Несколько раз я видел проселочные дороги, возле них торчали столбы с прибитыми к ним почтовыми ящиками, как в деревне.
Деревенские почтовые ящики - в Нью-Йорке!
На ящиках были написаны имена: Гигтон, Хайленд, Барретт, Агрикола...
Проселочная дорога уходила вправо, по обе стороны вдоль неё тянулась колючая проволока. Слева раскинулось кукурузное поле, справа - пастбище. Впереди дорога исчезала в купе деревьев.
Мне не хотелось сворачивать на нее: тут я был бы на виду и рисковал угодить в ловушку, если бы убийцы вдруг выехали мне навстречу. Поэтому я миновал проселок и прошагал по бетонке чуть дальше, до места, где она была перегорожена упавшим деревом. Усевшись на эту подаренную мне природой скамейку, я принялся ждать.
День был на исходе, солнце уже не грело, как раньше, да ещё дул свежий ветерок, поэтому мне было зябко. Я закурил сигарету, малость потоптался в придорожной грязи, опять сел на дерево и задался вопросом, какого черта я тут делаю.
Наверное, пытаюсь спасти свою шкуру.
Конечно, ной моральный дух немного упал, когда выяснилось, что дядя Эл - предатель. А эти два парня в черной машине, появлявшиеся везде, куда бы я ни отправился, начинали действовать мне на нервы.
А что, если мне не удастся убедить Агриколу? Что, если он посмотрит на меня, с первого взгляда поймет, кто я такой, и тотчас откроет пальбу?
Будь у меня пистолет, я мог бы взять Агриколу на мушку и силой принудить его выслушать мою речь. Будь у меня пистолет. И достань у меня смелости пустить его в ход. Но на это у меня не хватило бы духу.
Я сидел на дереве, думал о том о сем, и мой страх усиливался, а вместе с ним и уныние. Конечно же, разумнее всего было бы податься в Мехико или Тьерра-дель-Фуэго. То, что у меня всего семнадцать долларов и двадцать три цента, не имеет значения. Я мог бы втихую пробраться на корабль или в самолет, добраться до Мехико автостопом. Или, возможно, до Бразилии. А там нашел бы работу, выучил язык (интересно, можно ли выучить португальский?) и зажил бы себе припеваючи.
Но это была несбыточная мечта. Они меня все равно найдут. В датском городе Абернаа или польском Живеце, в Зулуленде или Афганистане, в Ите и Малой Америке - везде меня выследит эта зловещая организация. Бежать от неё бессмысленно. Остается лишь попытаться убедить тех, кого это касается, что их стремление прикончить меня - итог простого недоразумения. Это моя единственная надежда.
На дороге показался нос черной машины. Я замер. Убийцы опять взялись за дело, получив от начальства новые указания, опять отправились разыскивать меня.
Машина свернула направо. Как раз туда, где я сидел.
Моим первым инстинктивным желанием было броситься ничком на землю, укрыться за поваленным деревом, зарывшись лицом в траву и прикрыв голову руками, и ждать конца. Это было бы самое трусливое из всех возможных решений. Но я сдержал свой порыв. Еще не все потеряно. Не все. Убийцы никак не ожидали встретить меня здесь, и в этом заключалось мое преимущество.
Поэтому я ограничился тем, что сложил руки на груди, чтобы спрятать слишком короткие рукава, и подался вперед, опустив голову, будто сплю. Я понимал, что представляю собой великолепную жертву наезда: моя голова находилась как раз на уровне автомобильной фары. Но я сумел совладать со своими нервами, мышцами, суставами и сочленениями. |