Люк заставил Клайда разжать пальцы.

— Отстань от нее, приятель. Бога ради, ты что, не видишь, что для нее это слишком? — И успокаивающе произнес: — Руни, иди домой, приляг. У тебя тоже был тяжелый день.

Казалось, Руни не слышит.

— Я ее видела, видела. Иногда по ночам, когда Клайд уснет, я выбираюсь наружу, потому что хочу поговорить с ней. Наверняка она знает, куда уехала Арден. И я вижу, как она заходит в дом. Однажды я видела Каролину в окне детской. Ее освещала луна, ясно, прямо как днем. Мне хотелось, чтобы она как-нибудь поговорила со мной. Может, она думает, я боюсь ее. Но с чего мне? Если Каролина здесь, это значит, что даже если Арден умерла, то она тоже может вернуться. Разве не так? — Вырвавшись от мужа, Руни подбежала к Дженни, упала на колени и обняла ее. — Это значит, что малыш тоже вернется. Разве не здорово? Дженни, дашь мне подержать его, когда он вернется?

Было почти два часа. Груди Дженни набухли от молока. Доктор Элмендорф забинтовал ей грудь, чтобы остановить лактацию, но молоко все равно приходило в те часы, когда она кормила ребенка. Груди ныли, но Дженни была рада физической боли - та заглушала боль потери. Хрупкое тело Руни содрогалось. Нагнувшись, Дженни обняла ее худые плечи.

— Он не вернется, Руни, — сказала она. — Ни Каролина, ни Арден. Тине приснилось.

— Конечно, приснилось, — отрезал Марк.

Люк и Клайд подняли Руни на ноги.

— Ей нужно успокоительное, — сказал Люк. — Поеду с вами в больницу.

Люк и сам выглядел больным.

Эмили и Марк остались еще ненадолго. Эмили без особого энтузиазма расспрашивала Эриха о его живописи.

— В феврале у меня будет выставка в Хьюстоне, — сообщил ей Эрих. — Возьму с собой Дженни и девочек. Перемена пойдет на пользу всем нам.

Марк сел рядом с Дженни. Было в нем что-то успокаивающее. Она ощущала его сочувствие, и это помогло ей.

После ухода гостей Дженни удалось накрыть ужин для Эриха и дочерей. Каким-то образом она нашла в себе силы подготовить детей ко сну. Тина плескалась в ванне. Дженни вспомнила, как держала младенца на сгибе локтя, купая его. Она расчесала длинные густые кудри Бет. У малыша сходили темные волосы, а новые были бы золотистыми. Дженни услышала, как молятся девочки: «Пусть Бог на небесах благословит Нану и нашего малыша». Ее захлестнула волна боли, и она закрыла глаза.

Внизу Эрих уже налил ей бренди.

— Выпей, Дженни. Поможет тебе расслабиться.

Он усадил жену рядом с собой, она не сопротивлялась. Его руки перебирали ее волосы. Когда-то этот жест вызывал у нее трепет.

— Дженни, ты слышала, что сказал врач. Мальчик не перенес бы операцию. Он действительно был болен гораздо серьезнее, чем ты думала.

Дженни слушала мужа, ожидая, когда пройдет оцепенение. «Не старайся все упростить, Эрих, — подумала она. — Твои слова ничего не значат».

— Дженни, я беспокоюсь. Я позабочусь о тебе. Но Эмили - сплетница. Слова Тины уже известны всему городу, — Эрих обнял жену. — Слава богу, Руни - ненадежный свидетель, а Тина еще маленькая. Иначе...

Дженни попыталась отодвинуться от мужа, но он крепко держал ее. Его голос был таким мягким, таким гипнотически тихим:

— Дженни, я ужасно боюсь за тебя. Все заметили, как сильно ты похожа на Каролину. Люди узнают, что сказала Тина. О, родная моя, разве ты не понимаешь, что они скажут?

Скоро она проснется и вернется в свою квартиру. И Нана ей скажет: «Слушай, Дженни, ты снова говоришь во сне. Видно, у тебя был кошмар. Ты слишком много думаешь, дорогая».

Но Дженни не в квартире. Она в этой холодной гостиной, заставленной мебелью, и слушает невообразимые предположения: будто люди могут подумать, что она убила собственного ребенка.