– Некоторые радикалы верят, что социального разделения между людьми быть не должно, – ответил я. – И собираться таким людям вместе не запрещено законом.

– Так же, как и быть голландцем или шотландским изгнанником, – добавил Флетчер. – Жаль только, что и те и другие зачастую оказываются радикалами. – Он вздохнул и покачал головой, пеняя на ограничения, мешающие ему работать, а потом добавил: – Тем не менее люди епископа в апреле устроили обыск в типографии Грининга…

– Я не знал этого, – сказал я, подавшись вперед.

– Они устроили обыски в нескольких типографиях в поисках появившихся в Лондоне памфлетов Джона Бойла. Их напечатали где-то здесь. Но нигде ничего не обнаружили.

Да, каким-то образом самые опасные книги в королевстве попадали в эту типографию.

– И что же случилось, по-вашему, мастер Флетчер? – спросил я.

– Очевидно, у Грининга были враги, которые пришли его убить. Но никто о них не знает. Может быть, то была вражда с другой радикальной группировкой: эти люди переходят от любви к ненависти друг к другу из-за какого-нибудь пустяка в доктрине. Описания двух пар, которые пытались проникнуть в типографию, не соответствуют никому в этом районе, а здесь все друг друга знают. Теперь видите, почему следствие не двигается с мертвой точки.

Я сочувственно кивнул.

– Если не возражаете, я бы хотел допросить мастера Оукдена и его помощника. И подмастерье. Возможно, это его друзья. И я также хотел бы осмотреть мастерскую мастера Грининга. У вас есть ключ?

Эдвард достал из стола маленький ключик.

– Я повесил новый висячий замок. Можете оставить пока этот ключ у себя. Мастерская под вывеской с белым львом. Желаю успеха. – Он обвел рукой разбросанные вокруг бумаги. – Сами видите, я завален работой. В этом году мне пришлось, кроме преступников, охотиться еще и за еретиками, хотя, похоже, сейчас охота затихла. – Он посмотрел мне в глаза. – Я видел вас вчера на сожжении, вы были на лошади, а ваш друг рядом с вами чуть не упал в обморок.

– Я вас тоже видел, – кивнул я.

– Пришлось выполнять обязанности, которые возложил на меня мэр, – оправдываясь, сказал констебль, хотя на мгновение в его глазах показалась тревога.

– Понимаю.

Эдвард по-прежнему не отрываясь смотрел мне в глаза.

– Помните, что если вы что-либо обнаружите по этому делу, то сообщайте мне. Я действую под юрисдикцией коронера.

– Всё до последней мелочи, – солгал я. – А кстати, что стало с телом?

– Тело нельзя было оставлять незахороненным в ожидании прибытия родителей из Чилтерна: сейчас лето. Его похоронили в общей могиле.

* * *

Мы прошли по Аве-Мария-лейн до Патерностер-роу. Эта улица была длиннее и шире и являлась центром английского, пока еще маленького, но растущего типографского бизнеса. Здесь было еще несколько книжных лавок, над некоторыми располагались типографии, и несколько отдельных типографий. Как и говорил Флетчер, некоторые из них были просто сараями, пристроенными к дому или возведенными на арендованных клочках земли. Я подумал, что Грининг, возможно, был замешан в печатании запрещенных книг Джона Бойла, некогда любимца Кромвеля, но теперь самого одиозного из радикалов, скрывающегося где-то во Фландрии.

– Что думаешь о Флетчере? – спросил я Николаса.

– Он был на сожжении? – уточнил тот.

– Да, – сказал я и удрученно добавил: – Выполнял свои обязанности.

– Я бы лучше умер, чем стал выполнять такие обязанности!

Состоятельному молодому человеку легко так говорить.

– Не думаю, что ему это понравилось, – заметил я.

– Возможно. Я заметил, что у него ногти сгрызены до мяса.