Ему противоречит Саксон Грамматик, у которого есть такой эпизод:

«3атем во время трапезы Эрик принялся настойчиво расспрашивать свою невесту о том, за кого она предпочитает выйти замуж: за Фродо или за него; ведь, если относиться к брачным узам с должным уважением, королевским отпрыскам следует вступать в брак лишь с теми, кто равен им по знатности, дабы благородное происхождение одного из супругов не умалялось низким происхождением другого (курсив мой – Е.Д.)».

При выборе между столь противоположными мнениями двух авторов предпочтение стоит отдать Саксону: он жил в XII веке и знал взгляд на неравенство в браке, существовавший в раннем средневековье.

Есть еще одна причина считать, что власть самой Ольги рассматривалась как сакральная, что было возможно только при ее аристократическом происхождении, но об этом мы подробнее поговорим в другом месте.

Суммируя все вышеозначенное, мы можем сделать вывод: родитель Ольги действительно был «варягом», «неведомым» – поскольку имя его, увы, неизвестно, но вот «незнатным» он быть никак не мог.

Здесь мы неприметно перешли еще к двум темам: возможно ли, чтобы Ольга в замужестве меняла имя, а также не можем ли мы извлечь чего интересного из истории о знакомстве на перевозе. Но тут нам лучше создать новый раздел, ибо в трех словах ни одну из этих тем прояснить не получится.

Имя свое приняла она, кажется…

Идея, будто Ольга приняла свое имя от Олега уже после свадьбы с Игорем, своим существованием обязана Иоакимовской летописи. Давайте здесь коротко обрисуем, что это за памятник, о котором нам еще не раз придется вспомнить. Иоакимовская летопись – источник-фантом, хотя и весьма знаменитый. Ее авторство приписывается Иоакиму, греку по происхождению, первому новгородскому епископу, который якобы начал ее чуть ли не в виде личного дневника, где подробно описал впечатления от событий крещения Новгорода в 991 году и собственное в них участие. В середине XVIII века архимандрит Мельхиседек Борщов со ссылкой на «вымышленного», по словам В. Н.Татищева, монаха Вениамина, прислал Татищеву выписки из Иоакимовской летописи, в своем пересказе, а Татищев тоже пересказал их в сокращении, выбрав только то, чего нет в ПВЛ. Таким образом, оригинала «Иоакимовской летописи» в распоряжении науки нет, оригинального текста нет, а есть сокращенный пересказ с пересказа, сделанный языком середины XVIII века. Поэтому нет возможности путем лингвистического анализа установить, насколько она подлинна (как это было проделано с «Велесовой книгой»), где, когда и кем была создана, и остается либо верить, что была такая летопись, либо не верить и считать, что все это сочинено самим Татищевым, Борщовым, Вениамином либо еще кем-то. Как отмечала Татищев, в тех тетрадях, что попали к нему от монаха Вениамина, письмо новое, язык новый в смеси со старым, наречие новгородское. «У нас в Новеграде» – пишет автор, якобы епископ Иоаким.

По совокупности разных факторов, на которых мы не будем останавливаться (наша собственная задача и без того весьма объемна) ученые считают, что ИЛ, скорее всего, была создана на рубеже XVII–XVIII вв. Вся политическая направленность ИЛ, насколько отсюда можно разглядеть, «новгородоцентрична». В ней содержалось множество любопытных сведений и подробностей, которых нет ни в ПВЛ, ни в каких-то еще источниках. В том числе там указано якобы добрачное имя Ольги – Прекраса. Это логично: если она из рода Гостомысла, то имя ее должно быть славянским. А идея о родственной связи Ольги с Гостомыслом, напомним, сформировалась чуть раньше – в XVII веке и к временам архимандрита Мельхиседека уже считалась за факт. Вот, дословно, что написал Татищев, опираясь на ИЛ:

«…о роде ее в Минее неправо, якобы из простого люда была и на реке перевозилась, где ее Игорь узнал; более доказательно, что она была рода прежних князей славянских, внучка Гостомысла… имя ее славянское Прекраса Олег от любви во свое переименовал, а при крещении названа Елена».