Ниже, неизвестно кем было мелко нацарапано: «От предчувствия встречи с человеческой глупостью слабеет даже эфирный ветер!».

Фыркнув, я стал читать дальше, и опять-таки вслух.

«Два профессора — все те же Морли и Майкельсон — предложили поднять прибор для измерения эфиропотоков, то есть интерферометр, на одну из мощных американских высот.

Но и тут — не заладилось! Подъем на высоту ничего не дал. Эксперименты были надолго остановлены.

Возобновили их, — продолжала Леля в духе греческой эпики, — только в 1904 году (почти двадцатилетний перерыв сам по себе говорит о многом!)

Все тот же профессор Морли привлек к делу коллегу Миллера.

И снова невнятный результатишко! Три целых и четыре десятых километра в секунду. Что тут сказать? Слабоват ветерок!

Тем не менее профессор Миллер решил об этом опыте написать, а после написания статьи наладился эксперименты продолжить.

Но опять незадача! Участок земли, занятый профессорами под научные цели самовольно, безо всяких бумаг, отобрали какие-то скотопромышленники или горновладельцы. Это Америка, господа! Там ветерками и вихрями предпринимателя на пушку не возьмешь!..»

С этим я согласился и продолжил чтение.

«…снова огромная пауза. И опять — двадцатилетняя! Конечно, и в это время кое-где эфир пытались ловить, но, видно, не поймали.

Правда, были сведения, что в 1919 году профессор Морли с помощником-славянином поднимался в воздух на аэростате для решающего, как он сам говорил, эксперимента. Но чем эксперимент закончился, так никто и не узнал. Профессор Морли через год умер, ассистент-славянин, по непроверенным сведениям, тронулся умом.

И тут наступил 1924 год.

Близ могучего американского, высотой аж в четыреста метров холма Маунт-Вилсон за дело снова взялся профессор Миллер. С расчетливостью зубного врача, надо сказать, взялся. Тысяча замеров в 1924 году! Больше ста тысяч замеров в 1925-м! Это, господа, уже не шутка, это американская бормашина!

Однако что новые, что старые опыты дали к тому времени только один результат: да, Землю действительно обдувает с севера каким-то скоростным, но слабо ощутимым ветром. Эфирный он или не эфирный — ясней не стало. То есть как было все в тумане, так в тумане и осталось.

(И это — хорошо! Потому что, если бы не туман, то еще тогда на свет божий вылезла бы новая научная глупость: якобы Земля под воздействием эфирного ветра приобретает форму груши! Нет, господа! Земля не груша, Земля — геоид! Другими словами, чуть искривленный эллипсоид. И она такая как раз потому, что никакой эфирный ветер в ее формировании участия не принимал и не принимает!)

Видно, под воздействием такого тумана и родилась чуть позже знаменитая английская песенка „В тумане пипл“ („То many people“).

Но и неудачи не отбили охоту гоняться за эфиром.

В 1926 году за дело взялся некий Кеннеди. (Не из президентского ли клана?) Правда, клановый этот Кеннеди — как и все его потомки-кеннедианцы — оказался неудачником. Его, конечно, не грохнули (незачем было), но остался он с преогромным носом. А все почему?

Кеннеди этот не нашел ничего лучшего, как заключить основной прибор по измерению скорости эфиропотока, интерферометр (уже меньших размеров), в металлический ящик. Ящик, ко всему, был еще и полностью герметичным. Ну, тут ежу понятно! Герметичность эта никакой эфир, если б он даже существовал, засечь не позволяла.

Заслуга Кеннеди была в том, что он хотя бы честную статейку о своей неудаче тиснул (урок всем „эфироманам“!).

Несмотря на неудачи — американская настырность, никуда ее не деть — все те же Кеннеди с Миллером в 1927 году, зимой, в страшную пургу, на спервоначалу отобранной, а потом скотопромышленниками за ненадобностью брошенной горе Маунт-Вилсон в только что созданной обсерватории устроили пресс-конференцию.