Изменить размер шрифта - +
Слухи говорят, что Эрфия, лишила их права практиковать в любой части Империи. Вроде как, выслал их Император обратно в Эрфию, с требованием судить обоих, а после суда прислать их головы обратно в Пиренеи. Что там и как, точно никто не знал, да и брешут то всё…, воин глянул на хмурое, худое, лицо колдуна, полное презрения ко всему вокруг. Кхм. А может и не брешут. Для Гидана, вот и он, и его господарь, и все крестьяне Сабаса — грязные селяне. Он, похоже, вообще полагает, что тот, у кого нет посоха, ничем не отличается от коровы или лошади…, урод.

Но, за оскорбление одного из двух колдунов, скорее ему влетит, нежели колдуну. С тех пор как Презренного Алерана прикончили (хотя на самом деле, это ещё сам рыцарственный правитель Торвальд всем рассказывал — обожрался Алеран мясом на пиру и одновременно вином захлебнулся), денег в казне не прибавилось, других колдунов не наймёшь, а этот….

— Что застыл столбом идиотина??? — Истерично взвыл колдун. Сам заметил, как голос соскочил на визг и поспешно прокашлявшись, встал на ноги. Протянул руку. Посох, стоявший в углу, полыхнул синим светом, в комнате вдруг стало прохладно, свежо, словно вот бриз морской дует.

Посох дрогнул и сам прыгнул в руки колдуна.

— Господарь велел передать, что ваши неудобства оплатят отдельно.

— Я вот тебе за оскорбление се… — Колдун, уже занёсший посох, что б от души стукнуть по лбу, сего грубияна сельской внешности, вдруг замер. Посох стукнулся основанием об пол. Колдун расплылся в доброй улыбке. — Дорогой мой! Что же вы молчали? Пойдёмте же скорей!

Воин пропустил колдуна вперёд и когда тот прошмыгнул мимо, с облегчением вздохнул.

По пути и на стене, эрфийского гостя Салира, встречали поклонами, тишиной и страхом в глазах. Взгляды тех, кто решался глаза поднять, были прикованы к посоху, сверкавшему ярким синим светом. Но вместе со страхом и трепетом, во взглядах людей читалось и облегчение.

Весть о том, что варвары из Орхуса, те самые варвары, что беспощадно пытают крестьян, льют им в глотки раскалённое масло и сношают младенцев (в мерзкие слухи о каких-то Свободных, ни один человек в здравом уме, естественно не поверит, только всякая чернь в такую бредятину верить будет), весть, что эти нелюди уже стоят у стен с огромной армией, сплошь из висельников и убийц, разнеслась по городу, как пожар. Теперь все надежды возлагали лишь на мага. Ну и немножко на мечи стражи. Однако всем ведь ведомо было — Баргу кланяются орхусянцы эти проклятые. А сила у Тьмы велика. А у них тут в Салире, нет ни единого храмика Приве. Одни гончарни, да кузни. Вот! Вот когда они с ужасом вспоминали, как тридцать лет назад, прежний господарь правитель, пинками вышиб из города миссионеров — монахов юродивых, разносивших Слово Привы. То наказанье им. Вот сейчас, потому что раньше Прива надеялась на их благоразумие, а теперь веру в них утратила, полчища Барговы и пришли. Ну а разве может этому ужасу, быть другое объяснение? Хотя…, поговаривают, что прокляла их ведунья деревенская. Сто лет уж как её расчленили и сожгли, а потом ещё закопали, что б наверняка…, или наоборот сделали? Сначала живьём закопали, потом снова откопали и сожгли…, не суть, в общем. Перед смертью, то отродье Тьмы, прокляло их всех. Кричала, говорят старики, что ни в чём не виновата, что женщину невинную они убивают, и за то их всех ожидает жестокая расплата. Может и не виновата. Но зачем проклинать то было? Значит, всё-таки, виновата. Доброе чадо Света, никогда бы никого не прокляло — сдохло бы молча.

Только маг заморский и спасёт их от ужасов всяких, нет надёжы-то иной…

А маг шёл, помахивая посохом — струйка синего пламени тянулась к его носу, избавляя чувствительное обоняние Почтенного от той мерзостной вони, что излучает эта безграмотная голытьба местная. Даже одеваются они как варвары, воняют все.

Быстрый переход