И все же это слегка омрачало мои мысли и потому сделало меня более чувствительной к плохому настроению королевы – отсюда мое отчаяние, когда я услышала новости, которые, как я думала, могли бы еще больше огорчить ее. К моему изумлению, они не произвели ожидаемого эффекта. Сначала я не заметила в Мод больших изменений, даже король отреагировал с его обычной поспешностью, собрав армию и выступив на юг. Я сама чувствовала себя просто ужасно. Казалось, все светлое ушло из моей жизни, когда Бруно ускакал прочь. По крайней мере, когда король с королевой были вместе, мы иногда встречались в течение дня, и Бруно поднимал мой дух. А главное, у нас были вечера и ночи, когда мы вместе обсуждали новости и сплетни о наших разных делах при дворе, смеялись, шутили… и любили друг друга.

Затем нам сообщили, что Глостер ушел из Арундели, взяв с собой сто сорок рыцарей, привезенных им из Нормандии, а свою кровную сестру Матильду оставил в Арундели, король тут же взял эту крепость в осаду. Я плакала – не потому, что Глостер ушел уя не вынашивала дутых планов относительно его персоны), но осада означала, что Бруно должен быть вдали от меня долгие месяцы.

Потом случилось что то, что изменило настроение королевы. Не то, чтобы Мод была счастлива. Это выглядело, как если бы несчастье, которого она боялась, обрушилось, но самого плохого не произошло. Словно она отмахнулась от тяжелой тучи, которая омертвляла все ее чувства и притупляла ум. Теперь она плакала. Плакала над опасностью, которой мог подвергнуться ее муж, если бы он решил штурмовать Арундель. Но слезы не мешали ее активности. Она была готова созвать побольше людей на помощь королю и убедиться, что припасы королевской армии поступают безостановочно. Кое что мне было известно потому, что я писала некоторые приказы. Она никогда не доверила бы мне делать это в прошлом, но в последнее время Мод смягчилась ко мне, особенно когда застала меня в слезах после новостей об осаде. Я не говорила ей о их реальной причине, да она и не спрашивала.

Не прошло и недели, как прибыл Бруно с требованием, чтобы я поехала с ним в Арундель, и оказала королю некоторую услугу.

– Какую услугу? – недоверчиво спросила Мод, а я была настолько потрясена, что не смогла даже выдавить из себя такой же вопрос.

– Мелюзина знает императрицу Матильду, – ответил Бруно.

– Знает ее? – повторила Мод, повернувшись, чтобы взглянуть на меня.

– Я была дважды представлена ей, но это было восемь лет назад. Мне было пятнадцать.

Это все, что я сказала, но вспомнила, что во время второй из встреч Матильда выделяла меня несколько раз. Однажды она даже послала за мной пажа, вызвав меня по имени, к моему глубокому неудовольствию: невозможно было отвертеться от вызова, если она знала мое имя. Она привела меня просто в бешенство, потому что своим августейшим вниманием лишала меня возможности потанцевать и поболтать с друзьями, с которыми я виделась лишь несколько раз в году. А для меня это было большее удовольствие, чем беседа с Матильдой. Тем более что она не сказала ничего интересного. Она лишь выразила свое неудовольствие относительно непродуманности путей развития Англии, потери имений и свои ожидания, показывающие ее противостояние тонким махинациям суда Священной Римской Империи, от которого она уехала более чем на пять лет.

Моя злость сделала меня бессловесной в ее присутствии. Фактически я даже не посмела поднять головы и посмотреть на нее из страха, что она могла бы увидеть неуважение на моем лице, а я хорошо знала, что не следует оскорблять дочь короля Генриха тем, что я думаю о ней. Возможно, она приняла мое молчание и опущенную голову за благоговение и по этой причине ей понравилось мое общество. Другие дамы не были так осторожны, но большинство из них являлись женами или дочерьми гораздо более влиятельных людей, чем мой папа.