Стефан увидел их из окна своей прихожей и бросился искать меня у стен. Я тоже увидел их и проклинал за то, что они пришли на несколько дней раньше, чем надо, но когда король пожал мою руку и сказал «Сегодня я уйду», я не протестовал. Я знал: протестовать было бесполезно; он был так настроен сейчас на этот побег, что ушел бы и без меня, даже если бы я отказался, а мой долг не позволил бы мне бросить его. Кроме того, в такой толпе мы действительно могли пройти незамеченными, а необходимость почистить туалеты снова не появится несколько месяцев.

– Прекрасно, милорд, сегодня, – согласился я. – Не ешьте ваш обед, я отдам вам свой, если вы очень голодны, и несколько раз сходите в уборную, надев свой плащ. Если кто нибудь спросит, скажите, что вас знобит. Позднее, днем я позову лекаря и скажу, что вас слабит. Не разрешайте ему пускать вам кровь. Я заменю лекарства, которые он смешает с вином или водой. Во время одного из таких походов в уборную, приду я, и мы выберем место, где вам спрятаться. А перед сумерками, вы снова пойдете в уборную, спрятав костюм крепостного под своим плащом. Переоденьтесь там и спрячтесь. Я приду через несколько минут, накину ваш плащ и вернусь в вашу комнату.

– Как же ты потом выйдешь? Я не уверен, что смогу спать в окружении этих людей.

– Я сделаю из вашего плаща и других предметов одежды как бы тело на вашей постели и просто выйду, сказав, что снадобье лекаря наконец подействовало, ваши боли в животе окончательно утихли и вы спите. Я так часто вхожу и выхожу из вашей комнаты, что никто и не вспомнит, что я не возвращался, или они подумают, что я гуляю у стен, как я часто это делаю, даже после того, как стемнеет.

Сначала я был не очень возбужден. Легкое отношение Стефана к деталям нашего побега уменьшало мою надежду на успех, но с течением времени мое возбуждение усилилось. Действия короля по поводу его болезни были так великолепны, что привели в настоящее волнение лекаря. И более того, даже я настолько был убежден, что его живот разболелся, что когда мы были наедине, я спросил его, не слишком ли он болен, чтобы идти. Он рассмеялся надо мной так сильно, что его чуть не стошнило тем, что он съел вместо меня на обед.

Так же совершенен он был и в жалобах, что сегодня тяжелый день, так как в туалетах работают крепостные. Он на чем свет стоит проклинал лекаря за то, что тот порекомендовал ему пользоваться ночным горшком. Стефан кричал, что он не ребенок и еще не так слаб, хоть они все желают, чтобы он ослаб и умер, чтобы усаживаться на горшок. Лекарь поклялся тысячу раз, что никто Из них не желал, чтобы он умер, и что Глостер, несомненно, снимет с него голову, если лорд Стефан не поправится. И конечно, лекарь велел ему пользоваться туалетом в любом случае, сказав, что этим тварям, которые чистят его, неважно, если о н нагадит им на голову, но король ответил с возмущением, что он не обращался бы так с собакой, или лошадью, или даже со свиньей и тем более не станет обращаться так с прислугой.

Потом он накричал на меня, что не нуждается в человеке для присмотра за ним, и прогнал меня из комнаты. И не позволил мне помочь ему дойти до уборной, когда я преддожил подать ему руку, потому что он, казалось, корчился от боли. Поэтому люди из любезности смотрели в сторону, а не присматривались к нему, когда он с трудом спускался по лестнице в туалет и ползком взбирался по ней снова после того, как облегчился.

Я распоряжался тем, чтобы избавиться от любого лекарства, какое бы ни намешал лекарь, а Стефан талантливо изображал, что эта доза ему помогла, посылая за лекарем и благодаря его за свое новое облегчение. Но позднее днем он, снова пошатываясь, вышел из своей комнаты и послал за другой порцией снадобья. Затем он прикинулся спящим. После того как я ползком добрался назад в его плаще, я вышел в своем собственном и пошел за третьей порцией. Я оставался в его комнате короткое время и вышел с моим собственным костюмом крепостного йод плащом.